Ковчег Лит. Том 2

Пока я, чтобы уберечь чистоту, снова заплетаюсь, далианская подруга выходит в коридор с флаконом шампуня и возвращается без него, но с помадой. Неизвестный краснокедный голос больше не появился. Зато из сумки далианской подруги появляются: компьютер (вот он, привет с того света, настоящий компьютер с экраном и клавиатурой!), правильные макароны (еще теплые) со сливочным соусом из грибов и горошка. До ее отъезда на лекции я успеваю повыковыривать горошек, погадать на голос, спасавший меня дважды, поучаствовать в создании перевода с итальянского языка, поцокать клавиатурой, перелистывая фотографии, накрасить губы новой помадой, отдать прочитанные книги и получить взамен новую — толстую и прекрасную!

Кровать бабы Зины

Перед ужином кровать бабы Зины неожиданно выкатывают из палаты, оставляя только ее вещи, собранные в большие белые пакеты. А на другие, свободные, кладут двух новеньких, привезенных скорой.

В целом, мне безразлично это заселение, я бы хотела, чтобы они все стали безымянными, но от них исходит такая необыкновенная суета, что приходится знакомиться. Я не называю своего имени, вспоминаю своих старушек. На меня сыплется град странных вопросов, не дождавшись ответа, они отвлекаются и говорят между собой. Я ухожу в коридор. Мне не хочется с ними общаться. С больными вообще не хочется общаться — их лица в большинстве своем наполнены таким невезением, что я удивляюсь, как Л. А. работает в такой обстановке. Хотя я думаю, что основной его интерес — это процесс операции. Дальше азарт снижается. Наверное, это профессионально. Я так не умею, потому и ухожу из палаты, чтобы превратиться в лодку в водяном коридоре. Еще меня волнует (хоть я и пытаюсь обманывать себя целый день), больно ли снимать швы. Я ничего не знаю про свою новую ногу. Сколько там швов? Что это за швы? Будет ли нога болеть, надо ли будет кричать? Сказали, что не больно. Я два раза спросила разных медсестер. Но не верю, особенно проходя мимо очереди в перевязочную.

Почему-то я запомнила две очереди из больничного детства. Одна — в операционной. Все дети голые, обернутые простынями, сидят на банкетке, и всем страшно. Я стою на банкетке и держу простыню — стыдно, почему им страшно, мне не понятно. Приходит большая полная женщина, берет меня на руки и несет, потом кладет на стол, меня привязывают, мне очень стыдно, что я голая. Я хочу заплакать, но на лицо надевают мягкую маску, и ко мне летят фиолетовые и синие круги.

Вторая очередь около перевязочной. Там сегодня всем снимают швы. Все кричат. На всех кричат. Надо снимать трусы. Это стыдно, но еще более стыдно — кричать. Я ложусь. На соседней банкетке лежит кто-то и кричит. Я не кричу, хотя мне ужасно больно, как и тому, кто рядом. Но я молчу. И меня всем ставят в пример.

Почти в десять вечера замечательного понедельника появляется очередная старушка.

Баба Настя.

Восемьдесят один год. Лежачая. Выглядит отлично, не то что баба Зина. Ее перевели к нам после реанимации. Сломана нога. Родня не говорит, что сломана шейка бедра, а Красавец сказал, но баба Настя не поняла. Она вообще плохо понимает. Ей все надо говорить по три-пять раз, и все бесполезно. В основном это делаю я и раздражаюсь. Баба Настя умеет громко храпеть, почти как мой бывший муж, плеер может частично отвлечь, а вообще возникает мысль — не попросить ли мне у Л. А. мой феназепам, чтобы заглушить мужнин призрак?

— А у вас шумная палата?

— Нормальная, — отвечаю я и вспоминаю: «Десять часов! Гасите свет!»

Баба Настя кивнула и открыла рот:

— Неплохо!

Просто аттракцион — сплю-храплю десять минут, болтаю час! Я ни в какое сравнение не иду. Поскольку сплю здесь очень плохо и никак не могу устать по-человечески, перестать бояться чужого места и чужой боли, я, наконец, измотав себя монотонной ходьбой по коридору, представила, что еду в автобусе с работы — заснула в три часа дня под крики разновозрастных «девочек» про дачу, плохих внуков, плохую погоду, плохих врачей, плохие лекарства, плохие поезда, плохих пожарных, плохих соседей, плохие продукты и, кажется, кинофильмы.

— Девушка! Девушка! Я не очень громко разговариваю?

— Нет. Вы меня только что разбудили. Из-за вас я проехала свою остановку и проснулась.