Ковчег обреченных

Огранённый кабашоном изумруд и впрямь походил на виноградину, спрятавшуюся среди миниатюрных, вылепленных с особой тщательностью виноградных листочков. Размер камня и его чистота предполагали немалую ценность вещицы. Но для меня это кольцо было ценно уже хотя бы тем, что это была единственная память, оставшаяся у меня от покойной мамы.

Люська была очень удивлена моим визитом. А уж когда я рассказала ей все подробности, расплакалась и разрешила пожить у неё. И не только разрешила, но в приказном порядке велела оставаться в её доме, пока всё не утрясётся. Так и прожила я у неё почти полгода. До сегодняшнего дня. Ну, скажите, разве это достаточная причина для похищения, или, тем более для убийства? Говорю, как на духу: так и было. Ибо не знаю, будет ли у меня время и возможность покаяться перед смертью.

А в том, что смерть гуляет рядом, я перестала сомневаться, потому что где-то неподалёку раздались звуки открываемой двери, шарканье шагов по полу и (ну, это надо же!) голос самого распоследнего на свете подонка, моего муженька, который, как бы продолжая разговор, произнёс:

– Нет, об этом не может быть и речи. Вы сделали работу только наполовину. Значит и получите только половину обговоренной суммы.

– Гнилой базар гонишь, фраер. – Голос говорившего был мне знаком. Это был тот самый: из машины. Который с пистолетом. – Ты Валету девку заказывал сделать, гнал, что голимый счёт к ней имеешь. Получил свою девку? Гони лавэ!

– Я договаривался с ним, что вы её ещё и того, ну, в смысле, это… ага. Что же мне теперь с ней делать с живой?

– А нам, фраер, это до фени. За те бабки, что ты Валету засветил, мы подписались только запаковать твою деваху. Нам мазы нет, девку твою при всём честном народе заваливать, а потом баланду за три косаря хлебать. Если лавэ больше не было, надо было молдаван нанять. Или малолеток. Они б её и за полштуки баксов на части разорвали. А мы люди серьёзные. Был базар про три косаря – гони бабки. Или на нож поставим.

– А если вы её того, ну, вы поняли чего, тогда сколько?

Бог мой! И это говорит моё убоище. И не про кого-нибудь говорит, а про меня! Ну и что же, что мы больше не живём вместе? За это убивать? Но должна же быть и какая-то иная причина, кроме моего ухода. Он хоть и гадина последний, но чтобы своими руками собственную жену? Хорошо хоть, что в силу своей природной скаредности он не отвалил этим громилам сразу тыщ десять. Тогда бы не видать мне больше белого света определённо.

– Если хочешь, чтобы девку замочили, ещё пять косых и все дела, – подумав, отвечает тот, что с пистолетом.

– Но у меня нет дома таких денег, – заблеял мой подонок-муженёк. – Давайте договоримся так: вы её сейчас забираете и где-нибудь того. Ну, в смысле, где вам удобнее. – Он явно не хотел произносить ни слова об убийстве, пуританин хренов. – А я завтра к Валету подъеду и деньги привезу.

– Ну нет, фраер, так не катит. Запаковать девку, это одно. На крайняк, мы её назад отвезём и распаковать можем. А вот мочить, это уже только в одну сторону. Тут бабки вперёд надо, иначе базара не выйдет. Как один штемп базлал: – "Утром деньги – вечером стулья" – только не помню кто, – захохотал громила, крайне довольный своей шуткой.

– Но вы же не оставите её вот так, здесь? – снова ноющим тоном заблеяло моё ничтожество.

– Быстрее сядешь, быстрее выйдешь, в смысле – быстрее нам бабки засветишь, быстрее твою овцу заберём, – не поддавался не его уговоры собеседник. – Так что, давай, фраер, готовь бабки. Провожать не надо, мы сами дверь найдем.

Вот это да! Так вот оказывается, где я лежу: в бельевой комнате собственного дома. Которая находится как раз на выходе из гостиной в прихожую. Ну, ничего себе заморочки, да? Потому и темно вокруг, что окон здесь нет. Теперь я сообразила, откуда идёт такой запах. Ведь я же сама раскладывала среди белья подушечки саше, наполненные лавандой, полынью и ещё какой-то травкой. Всё время забываю её название. Впрочем, название и не важно. Гораздо важнее, как найти способ выбраться отсюда до возвращения громил? И, по возможности, живой.

Так, будем думать. Как же хорошо, что это ничтожество никогда не любил держать дома деньги. Хотя бы немного, тысяч пять-десять. Значит, если у моего (а после всего, что сегодня произошло, так совершенно точно – бывшего моего) подлеца (а как прикажете его называть после того, что я услышала?) нет дома ещё пяти тысяч баксов, то до завтрашнего утра наверняка и не будет.

Потому что занимать деньги не в его привычках. Чтобы те, кто вчера дал, завтра сами к нему не обратились. Так что в долг кому-то давать для него, так уж лучше уксуса выпить. Таким образом, остаётся только его банк. А банк отпадает, потому что наверняка уже закрыт.