Ковен заблудших ведьм

На стене как ни в чем не бывало горело заклятие-светлячок. Неровные крылышки, выведенные моим пальцем, мерцали желтым светом, похожим на солнечный. Сколько часов я провела здесь? Как сильно напугала Коула своими криками? Закончили ли со мной ведьмы? Все это было моим обучением или лишь прелюдией к нему?

– Слушать старших – это, конечно, похвально, Одри… Но не стоит слушать полоумных старух, – пробубнила я себе под нос, представляя, как Ворожея сейчас нервно курит свою трубку в шатре, Луна хохочет над моими криками, а невозмутимая Шайя плетет ловцы снов.

Собрав в ладони немного воды, бегущей по стене, чтобы промочить горло, я уселась подле светлячка, а затем промыла пальцы, израненные от попыток пробиться сквозь стены. В башне стало наконец-то спокойно, и я даже понадеялась, что она скоро выпустит меня, когда периферийным зрением увидела причудливый блеск.

Скрипка Страдивари

. Верхняя дека из ели, нижняя – из клена, но обе покрыты льняной олифой и черным лаком. Вдоль грифа тянулась искусная позолота. Эту скрипку мне подарил Барон Суббота. Я хранила ее на прикроватной тумбе в чехле… Но сейчас скрипка почему-то была в башне вместе со мной – лежала прямо в ее центре, блестя от влаги и отражая тусклый настенный свет. Не задаваясь вопросами, я подтянула ее к себе дрожащими руками и прижала к груди, как любимую детскую игрушку. Пальцы ласково перебрали струны, издающие едва уловимое звучание, и на душе потеплело вопреки холоду и мраку, в котором я находилась. Уповая на то, чтобы это не оказалась очередной галлюцинацией, я взяла смычок и глубоко вдохнула, прикладывая скрипку к плечу и судорожно пытаясь отыскать в памяти хоть одну мелодию.

Но вместо этого я нашла вдохновение.

«Невеста Сатаны!»

«Признаешь ли свою вину?»

«Одна из многих. Одна из тысячи».

– Я услышала вашу историю, – сказала я и повела смычком по струнам.

Это была музыка, рожденная из боли, плача и предсмертных криков. Стрекот костра, на котором коптилась плоть, звон стальных цепей, хруст соли и молитвы, которым не верят. Обычная человеческая жестокость. Обычные женщины. Нота за нотой, под моими пальцами сплеталась их песнь – пронзительная и завывающая, как северный ветер Норт-Берика. Башня затихла, будто затаила дыхание, внимая мне, и я почувствовала на себе тысячу взглядов из прошлого. Я играла для тех, чья участь была увековечена в камне, чтобы их души наконец-то упокоились.

«Ты не сможешь. Ты не первая, кто пытается…»

– Но последняя. От греха в крови и впрямь не отмыться… Но что делают с испорченной кровью? Ее выпускают, – прошептала я и заиграла громче, вкладывая в импровизированную симфонию, собранную из осколков их сердец, все свое сожаление.

Я почувствовала, как подушечки пальцев липнут, рассеченные, но продолжила играть. Зажмурилась, рождая музыку пережитой трагедии, незаслуженного прощения и долгожданной свободы.

Башня под моими ногами задрожала, окутанная ею, а затем извергла крик тысячи голосов. Я едва не выронила скрипку, оглушенная, но устояла, упрямо играя, пока башня не выпустила весь дух. А затем это случилось: она умерла. Превратилась в обычное сооружение былых времен – безжизненный камень, в котором не было ничего особенного, кроме меня, заточенной внутри.

Руки обессиленно упали вдоль тела вместе со скрипкой. Воцарилась тишина – целебная, она обволакивала, неся долгожданный покой. Умиротворение, воцарившееся там, где прежде правил хаос.

Пальцы потянулись к шее, обожженной драгоценным жемчугом. Освещенные крыльями мотылька, Вестники даров сверкали так ярко, что слепили – безупречно белые, как звезды на черном бархате неба. Все жемчужины до единой.

– Черт! – воскликнула я, подняв к лицу скрипку. – Это что же… Если я хочу сочинять заклинания, мне теперь везде придется со скрипкой таскаться?!

– Что поделать. Какая Верховная – такие и заклинания…

Я вздрогнула от этого голоса, и мне в спину что-то вонзилось. Лезвие разодрало кожу вместе с кофтой, вырезая на мне причудливые фигуры, как на хеллоуинской тыкве. Я поперхнулась собственным визгом, согнувшись к земле, но чувство никуда не делось. Лезвие повело в сторону: оно выточило на мне ровный круг, а затем безукоризненной линией разделило его на две симметричные половины. Я не видела, но ощущала: эти движения, вырванные из нашего с Джулианом детства, нельзя было ни с чем спутать. Только если раньше он рисовал кистью и хной, теперь же это был нож.

Знак близнецов.

– Мы – одно целое, – прошептал Джулиан, стоя позади, и висок обожгло горячим дыханием и запахом мятной жвачки и кофе. – Слушай Нимуэ. Слушай будущее. Ты знаешь, какую мелодию должна мне сыграть. Рожденное вместе, оно должно и умереть вместе.