Козьма Прутков и его друзья

В тот осенний петербургский день лил дождь, на лестнице было темно, а в чулане под лестницей, где держали Федотова, и вовсе ничего не видно. Первым вошел туда денщик художника Коршунов со свечой в руке. В углу сверкнули безумные глаза.

— Ничего, идите, не бойтесь, стойте тут, он теперь ничего не помнит! — сказал денщик.

Он зажег свечу.

«Круг света едва обозначился,— вспоминал Лев,— и из темного угла, как резиновый мяч, мигом очутилась перед нами человеческая фигура с пеною у рта, в больничном халате со связанными и одетыми в кожаные мешки руками, затянутыми ремнями, и притянутыми к спине плечами. Ноги были босы... бритая голова, страшные глаза и безумный свирепый взгляд. Узнать Федотова было нельзя. Это был человек не человек, зверь не зверь, а хуже зверя!»

Постепенно Федотов успокоился и даже узнал гостей. Бейдемана он звал Сашей, а Льва Жемчужникова —

Левушкой и Иоанном Богословом, за длинные русые волосы.

После посещения Федотова оба художника не могли найти себе места. Они не ходили в Академию, сидели запершись в своих мастерских. В ушах стоял крик... В один и тот же день они порознь набросали сцену свидания с Федотовым, а потом каждый пошел со своим рисунком к другу. И встретились на полпути.

Известно и о существовании общего их рисунка. Алексей Толстой показал его наследнику царя, и Федотова тотчас перевели в казенный дом душевнобольных.

Жемчужников ездил и туда. Федотов весь опух и жаловался, что ему дают, вместо лекарств, отраву. Лев прихватил с собой рисунки, сделанные художником в больнице. На одном из них император Николай пристально рассматривает в лупу Федотова, объятого ужасом, с выпученными глазами и взъерошенными усами...

Вскоре Федотова не стало.

4

Сцена в больнице не была последним совместным рисунком Льва Михайловича Жемчужникова и Александра Егоровича Бейдемана. А портрет Козьмы Пруткова создавали уже трое, включая и Льва Феликсовича Лагорио.

Жемчужников встречался с друзьями едва ли не ежедневно, и, разумеется, они были в курсе всех успехов Козьмы Пруткова, уже надумавшего издать собрание своих сочинений.

Нрава художники были веселого, если судить об одной из их проделок, рассказанных Львом Жемчужниковым.

«Однажды пришел к нам Григорий Данилевский, будущий литератор и редактор правительственной газеты, человек весьма несимпатичный для нас и развязный до нахальства. Бейдеман был человек осторожный в сношениях с людьми, хотя горячий и резкий, когда к этому принуждали его обстоятельства. Данилевский пришел вечером и начал читать свою повесть. Я вскоре лег на диван, перед которым за столом сидел Данилевский и читал. Бейдеман и Лагорио, сидя на стульях, что-то чертили, чтобы не заснуть, а я почти спал. Вздремнули скоро Лагорио и Бейдеман, а Данилевский продолжал читать и, окончив описание картины природы, с закатом солнца и волшебной окраской неба, приостановился, видя, что все его трое слушателей спят. Перед этим описанием природы в повести изображена сцена прощания с умирающим и ловкие похождения молодого человека. Оказалось, что слушая эти похождения, Бейдеман задремал и не слышал того, что было дальше, но когда Данилевский остановился и мы невольно очнулись, то Бейдеман, желая показать, что слушал со вниманием, хлопнул кулаком по столу и сказал спросонья: «Экий молодец какой», что совершенно не соответствовало тому, что было читано. Я и Лагорио не могли удержаться от смеха, а Бейдеман сконфузился. Данилевский еще более изменился в лице и, закрыв рукопись, ушел. Мы остались вполне довольные, что прекратилось скучное чтение.

Данилевский очень надоедал Бейдеману, часто посещая его академическую мастерскую, в которой он работал на заданную программу. Портрет Данилевского, начатый в это время, не получался, а Данилевский вместо позирования болтал. Бейдеман, рассерженный, наконец посадил Данилевского, и портрет был окончен очень удачно; но каково же было удивление и негодование Данилевского, когда, взглянув на портрет, он увидел себя с ослиными ушами. Только этим отвадил его Бейдеман таскаться в мастерскую».

Лев Жемчужников в своих мемуарах нигде не упоминает о работе над портретом Козьмы Пруткова, но Владимир Жемчужников писал об этом не раз. Скорее всего портрет был создан осенью 1853 года. Дальнейшую заботу о нем взял на себя Владимир Жемчужников.

Ровно тридцать лет спустя, когда уже решался вопрос об издании «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова, с портретом», Владимир Жемчужников настаивал на том, чтобы в книге была воспроизведена работа Льва Жемчужникова, Бейдемана и Лагорио, и обещал заказать фотолитографию в Париже через своего хорошего знакомого, известного художника Верещагина.

«Этот портрет...— писал он издателю М. М. Стасюлевичу,— был еще в 1854 году отпечатан мною, в СПб., с камня, в два тона, но тогда цензура почему-то усомнилась выпустить его, и я мог получить из типографии только несколько (немного) экземпляров, для участвовавших в создании

типа Пруткова ; все же остальные экземпляры оставил, отъезжая с В. А. Арцимовичем в Сибирь...»

ПРИМЕЧАНИЯ