Козырной день

Да, в покупке золота у Дергачева так никто и не признался. Дородные тетеньки, готовые выложить любые деньги за золотую безделушку, едва заходил об этом разговор, замолкали, поджимали крашеные губки и каменно, не мигая, смотрели в угол, словно кто-то пытался разжать их наманикюренные пальчики и отнять золотую игрушку. Не признались, хотя понимали, что кровью попахивает золотишко-то.

Потом уже установили – более десятка золотых вещей продал Дергачев. Причем, все покупатели знали, как важно для следствия заполучить хотя бы одну вещицу. По ней можно было узнать похищена она из магазина или у частного владельца, новая она или уже побывала в чьих-то руках, можно было даже попытаться узнать где, у кого и когда она похищена, поскольку ведется учет подобных пропаж. Зная ответы на эти вопросы, можно приблизительно прикинуть, кто мог похитить вещи, а кто не мог этого сделать в любом случае. То есть, одна вещица позволила бы наметить целую программу поисков, вполне обоснованную, надежную программу. Было установлено только одно – сам Дергачев золото похитить не мог, поскольку никуда не отлучался, а в местную милицию не поступало заявлений о пропаже золотых вещей.

Как бы там ни было, но в первый день расследования неожиданно появилось золото. Оно еще никак не привязывалось к событиям, ничего не объясняло, но становилось ясно, что в корне преступления не только червивка. В глубине событий явственно просматривался желтоватый блеск металла.

Красотка на черный день

Где-то в середине дня Борисихина обрела способность воспринимать окружающее. До этого ее показания не имели бы смысла. Молодая женщина на удивление быстро восстановила и цвет лица, и ясность взгляда – здоровьем Бог ее не обидел. Однако, она сразу заявила, что о происшедшем ничего не знает по той простой причине, что ничего не помнит. А если уж говорить о ее желаниях, то оно единственное – стаканчик червивки для поправки здоровья.

– Не будем торопиться, – сказала Засыпкина. – Скажите, вы были вчера в доме Жигунова?

– Была. Это точно. Здесь можете мне верить.

– Зачем вы туда ходили?

– Вас интересуют мои личные дела? Скажу. Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.

– Ну, с ребятами – это, наверно, слишком смело сказано… Некоторым из этих ребят под семьдесят.

– Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но, знаете, Галина Анатольевна, как относиться к ребятам, чего от них хотеть… Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья. Похлеще молодых лакал.

– Кто был кроме вас?

– Кроме меня? Сейчас постараюсь восстановить… Сам Жигунов – это раз. Его сынок был. Это два. Я была. Потом эти… Дергачевы. Квартиранты… Вот и все.

– Подумайте, Борисихина, подумайте.

– Да! Чуть не забыла, его и немудрено забыть – какой-то маленький хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи, то ли промерз, то ли простуженный… А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, все принес. Путем.

– Кто еще?

– Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.

– Я не намекаю. Я прошу еще раз вспомнить – не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.

– Давай-ка вместе проверим… Жигуновы. Дергачевы. Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ…

– Свирин, – подсказала Засыпкина.

– Да, кажется, так его фамилия… Потом этот длинный…

– Какой длинный?

– А черт его знает! Первый раз видела… Хотя нет, – Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но видно все-таки восстановилась не полностью – беспомощно уронила руки на колени, развела их в стороны. – Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке… Красивый парень, молодой… Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.

– За вами пришел муж, так?

– Пришел, – скривилась Борисихина. – На кой – ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…

– Да, вид у вас был не блестящий.

– Могу себе представить, – усмехнулась Борисихина.

– Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.

– А кто его просил? – неожиданно трезво спросила Борисихина. – Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять – это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.

– Может быть, он вас любит?

– Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, – Борисихина невесело улыбнулась.