Краденое счастье

Выпустив собак к себе во двор и шепотом извинившись перед ними за вынужденное заточение в машине, он въехал к соседу.

Прежде чем погрузить тело Николая в машину, Зиганшин надел на него еще пару пластиковых мешков и загерметизировал стыки скотчем.

После короткого совещания решено было захоронить Реутова на его же участке, в сарае.

В лесу темно и нехорошо из этических соображений, а на своем участке – это почти могила. И если вдруг кому-то по странной случайности придет мысль гулять среди ночи по окрестностям, он не увидит, чем занимаются в сарае злоумышленники.

Как ни был Мстислав Юрьевич уверен в успехе операции, все же поостерегся оставлять следы протектора возле реутовского дома, встал на шоссе, и оставшиеся пятьдесят метров до сарая тащил труп на себе, чувствуя, как намокают джинсы в высокой траве. Лев Абрамович освещал ему путь фонариком, готовый при малейшем шорохе погасить его.

«Жаль, что распогодилось и вышла луна, – думал Зиганшин, изнемогая под тяжестью своей скорбной ноши, – нас заметят без всякого фонаря, если что. Правильно говорят, идеальных преступлений не бывает. Вроде все продумаешь, а потом раз, и сорвется из-за мелочи какой-нибудь. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти… Бедняга Лев Толстой! Поплатился военной карьерой за этот стишок… Ладно, не о нем сейчас надо сокрушаться. Есть проблемы поострее».

Дойдя до сарая, он сбросил тело на пороге, согнулся, упираясь ладонями в колени, и шумно задышал. Лев Абрамович тем временем открыл дверь, оказавшуюся незапертой, и втащил тело внутрь.

В свете фонарика они увидели картину бедности и запустения. Доски пола, когда-то массивные и добротные, теперь сгнили, щели между ними были заполнены какой-то трухой, и Зиганшин с облегчением подумал, что не составит особого труда вскрыть пол, а потом уложить обратно так, что никто ничего не заметит. Ну и некому будет замечать. Участковый – парень разумно ленивый и не станет надоедать бывшему зэку частыми проверками, раз уж тот живет под носом у подполковника полиции. Позвонит Зиганшину, тот уклончиво ответит, что вроде все тихо, потом скажет: «Слушай, а ведь я его давно не видел». Участковый придет, увидит на всех дверях замки (как раз есть несколько старых висячих замков, которые все руки не доходили выбросить), пожмет плечами, мол, вольному воля, и уедет. В конце концов, Реутов вышел не по УДО, а отмотал весь срок и теперь свободная птица. «Был, – поправился Мстислав Юрьевич, – пока не залетел ко Льву Абрамовичу, прости Господи».

В просторном сарае оказалось пусто, и только один угол занимали старые инструменты, сваленные как попало, какие-то обрывки фанеры, доски и прочий хлам. Этот угол был застелен листом линолеума, и, отогнув его, Мстислав Юрьевич с радостью увидел земляной пол. Он приободрился: задача существенно упрощалась.

Освободив угол от хлама, убрав линолеум, Зиганшин выбрал среди инвентаря самую приличную лопату и приступил к делу, попросив Льва Абрамовича отогнать машину к его дому. Так, на всякий случай. Идеальных преступлений не существует, но к ним надо стремиться.

Дед молча схватил ключи и умчался, приладив фонарик так, чтобы подельнику было видно.

Он вообще оказался прекрасным товарищем, этот странный старик.

Мстислав Юрьевич считал себя сильным и умелым человеком, но все же боялся не успеть до рассвета. Однако работалось на удивление легко, приступая к делу, он полагал, что почва окажется гораздо более плотной и лежалой.

Энергично всаживая лопату в землю и радуясь тому, как спорится работа, он почти забыл о том, что мертвый Реутов лежит рядом, завернутый в мусорные пакеты.

«Вдруг я не прав и надо было вызвать полицию? – раздраженно подумал Зигашин, продолжая копать в том же высоком темпе. – Да нет, бред! Самооборону ни за что бы не признали, народ у нас такого не любит. Он хочет знать, что быть скотом безопасно… Что будет ай-яй-яй, а не нож под ребро. И все равно Абрамыч принял единственно верное решение. У деда не хватило бы сил вышвырнуть Николая из дому живым, вот и пришлось действовать наверняка».

Он прикинул, что было бы, возобладай в Льве Абрамовиче гуманистическое начало. Вернувшись в понедельник вечером из города, Мстислав Юрьевич застал бы остывшие трупы соседей и, вполне возможно, пожарище собственного дома. Словом, пейзаж напоминал бы какое-нибудь древнее славянское поселение после набега викингов.

Реутову было нечего терять: смертную казнь отменили, а пожизненное в его ситуации не такая уж плохая штука, особенно если хорошенько гульнуть напоследок.

Скрипнула дверь, и в сарай осторожно вошел Лев Абрамович.

– Слава, давай я! А ты отдохни.

Чтобы не сбиться с темпа, Зиганшин молча помотал головой. Вот-вот должно было открыться второе дыхание.

Лев Абрамович понял и настаивать не стал, только взял фонарь и направил в яму, чтобы Зиганшину было виднее. Но это было ни к чему, пот заливал злосчастному могильщику глаза, и он ничего не разбирал перед собой, механически размахивая лопатой с одной только мыслью: успеть до рассвета.