Краденое счастье

– Я понимаю, что ты поглощен новой работой и, наверное, не всю боль от потери ноги ты можешь разделить со мной. Руслан, это нормально. Я не требовала у тебя полной откровенности, но неужели нельзя хоть чуть-чуть мне доверять? Хоть чуточку приоткрыться, на секунду допустить, что я могу тебя утешить, а не только покормить обедом и выгладить тебе сорочку? Знаешь, я жила все это время, будто тебя в соседней комнате бьют и пытают, а я заперта, слышу, как ты кричишь, но не могу выйти и тебе помочь.

– Прости меня, Лиза, но я всегда был один, сколько себя помню. С родителями особенно не откровенничал, потому что не хотел их огорчать, а Оля была такая слабая… Мне нужно привыкнуть, что я больше не сам по себе.

Пожав плечами, Лиза перевернула страницу.

– Послушай, я вел себя как идиот, но единственное, почему я это делал, – хотел уберечь тебя от собственных… Не будем говорить «демонов», скажем: заскоков. Ни черта из этого не вышло, но я старался.

– Спасибо.

– Насчет мамы, кстати, тоже не волнуйся больше. Я с ней поговорил и все выяснил. Она думала, что это ты ее услала в санаторий, чтобы быстренько меня на себе женить, пользуясь моим беспомощным состоянием, поэтому была с тобой так холодна. Но я ей все объяснил…

– Вот за это настоящее спасибо, – улыбнулась Лиза и отложила книгу, – ну что, помирились и забыли?

– Конечно!

– Я только вот что хочу тебе сказать…

Поскольку Руслан обнимал ее все крепче, Лиза мягко отвела его руку и поднялась с постели.

– Я вот что хочу тебе сказать, – повторила она, отойдя к самой двери, – ты знаешь, что я пишу книги. Раньше я садилась за работу, только когда чувствовала прилив вдохновения и писала, что хотела: образы, возникающие в голове, какие-то свои мысли и рассуждения. Иногда поддавалась соблазну и описывала такие вещи, которые мне хотелось, чтобы произошли со мной, в общем, любила себя в искусстве, а не искусство в себе. Но время шло, я взрослела, в жизни оставалось все меньше надежды на перемены к лучшему, и я поняла, что литературное творчество – это не только способ забыться в мечтах. Это работа, стало быть, пишу я не для себя, а для читателей. Людям интересно, что происходит с моими героями, а не со мной лично. Сейчас ты поймешь, к чему я это все говорю. Осознав, что литература – это труд, я стала читать книги по писательскому мастерству и садиться за работу не только по требованию души и сердца, а каждый день. Бывают периоды, когда текст будто сам льется на лист, а бывает и наоборот. Сидишь и выдавливаешь из себя корявые фразы, будто бредешь по колено в песке. И каждый раз думаешь: «Зачем так себя истязать? Лучше сериал посмотрю, пока вдохновение не вернется. Все равно получается такой ужас, что переписывать придется каждое слово». И оно действительно так, Руслан, когда нет вдохновения, продуктивность почти нулевая, но видишь ли, в чем дело… Когда заставляешь себя работать, ты будто наращиваешь мускулы и становишься сильнее, и когда приходит вдохновение, ты делаешь больше и лучше, чем если бы просидел за компьютером кучу времени, набирая одно слово в час.

– Аналогично как если ты научаешься хорошо оперировать плохими инструментами, то с хорошими становишься просто виртуозом, – с пониманием произнес Руслан. – Но к чему ты вдруг мне это говоришь?

– Так и в любви точно так же, Руслан, – объяснила Лиза. – Бывает душевный подъем, а бывает и спад, но все равно нельзя опускать руки.

– А у тебя бывает спад?

– У меня? – Лиза сделала нарочито искреннюю гримаску. – Нет! Ну что ты! Конечно же, нет!

– И у меня нет. Если что, знай, это не спад, а припадок сволочизма. Знаешь что, подай мне, пожалуйста, джинсы, я хочу сбегать за цветами.

– Да ну зачем? Пойдем лучше к Анне Спиридоновне и отметим нормально. Я не думала, что все обернется так хорошо, но на всякий случай припасла для вас бутылку вина.

* * *

Мстислав Юрьевич давно знал, что жизнь почти никогда не оправдывает ожиданий человека. То, что кажется трудным и мучительным, делается удивительно легко, а самая ничтожная мелочь вдруг становится непреодолимым препятствием. Причудливое и непредсказуемое течение жизни, кроме того, еще никогда не бывает равномерным, то это жалкий полуиссохший ручеек, то стремительный и разрушительный водопад, и ничего тут поделать особенно нельзя.

Так и в расследовании: то ничего нет, а потом вдруг на тебя обрушивается лавина фактов, которые ты даже не надеялся когда-нибудь узнать.

Давнее дело убитой школьницы нельзя было оставить без внимания, и Зиганшин мучительно прикидывал, как бы так поднырнуть во мглу веков, чтобы вытащить его на свет. Журналист Божко умер, фамилии потерпевшей Евгений Германович не помнил, а вернее, не знал, и твердо мог сказать только, что все произошло накануне Нового года, но какого именно, неизвестно.

Когда Зиганшин почти готов был признать свое поражение, оперативник внезапно позвонил сам. Он поговорил с приятелем, занимавшимся тем убийством, тот связался со следователем, тогда молодым специалистом, а сейчас заслуженной пенсионеркой, воспитывающей внуков.