Край бесконечности

Здесь-у-нас не всякий наутилус помпилиус – законник (эта форма популярна также среди библиотекарей, исследователей и всяко-прочих, чьи извилины рутинно перегружены информацией), однако всякий законник в Юп-системе – наутилус помпилиус. Речь не о юридическом ограничении, как с двуногими и медициной, просто так уж повелось – и возникла такая вот традиция. Если верить Голубе, партнеру в фирме, с которой имеет дело наш профсоюз, для суши это эквивалент напудренных париков и черных мантий, которые мы видывали и здесь-у-нас, когда двоеходики из иных регионов Грязюки прилетали со своими адвокатами.

Голуба говорит, что, как бы ни тщились двуногие законники выказать себя профессионалами, все они ломаются и начинают чудить при встрече со своими суши-коллегами. Когда профсоюз в последний раз вел переговоры с ЮпОпом, штаб-квартира прислала из Грязюки полную жестянку юрисконсультов. На самом-то деле с Марса, но они не были марсианскими гражданами и отправились потом прямо на Номер Три. Голуба с ними не общалась, однако держала нас в курсе по максимуму, не нарушая никаких предписаний.

Голуба – спец по цивилистике и правам суши, она защищает наши, граждан Юп-системы, интересы. Включая не только суши и суши-на-переходной-стадии, но и людей перед операцией – пред-опов. Любой двоеходик, подавший заверенное ходатайство о хирургической перемене формы, по закону становится суши.

У пред-опов забот полон рот: злые родичи, богатые злые родичи с постановлениями какого-нибудь грязючного верховного суда, растерянные/встревоженные дети, родители и бывшие супруги с разбитым сердцем, иски и контрактные споры. Голуба занимается и этими, и всяко-прочими проблемами: верификация идентичности, передача денег и собственности, биометрические перенастройки, а также организация посредничества, психологические консультации (для всех, включая злых родичей), даже религиозное водительство. Большинство двуногих жутко удивились бы, узнав, сколь многие из нас подаются в суши, чтобы найти Бога, ну или что-то еще. В основном мы, включая меня, попадаем в последнюю категорию, но и тех, кто алчет организованной религии, среди нас немало. Я думаю, невозможно так радикально перемениться, не открыв в себе какую-то духовность.

Рыбеха официально пока не пред-оп, но я знала, что никто лучше Голубы не поведает дурехе, с чем та столкнется, если на это дело решится. Голуба отлично представляет себе, что именно двоеходики хотят услышать, и говорит то, что им надо знать, так, чтобы они дослушали до конца. Я думала, это психология, но Голуба говорит, что скорее уж лингвистика.

Как сказала бы Шире-Глюк: меня не спрашивайте, я тут всего лишь шныряю во мраке.

* * *

Назавтра я заявляюсь под руки с Голубой, и Спископроверяльщица глазеет на нас так, будто в жизни ничего похожего не видела. Записывает наши имена, но как-то не радуется, что меня огорчает. Проверка Списка – работа, проявления эмоций не требующая.

– Вы адвокат? – вопрошает она Голубу. Глаза у них на одном уровне; щупальца Голубы убраны, чтобы никто не возбух.

– Если надо, просканьте меня еще раз, – отвечает Голуба добросердечно. – Я подожду. Мама всегда говорила: семь раз отмерь, один раз отрежь.

Секунду-другую Спископроверяльщица не понимает, что ей вообще делать, потом сканит нас обеих наново.

– Да, вот ваши имена. Просто… ну, она сказала «адвокат», и я думала… мне казалось, что вы… э-э-э…

Она мекает и бекает так долго, что ее всю перекашивает, и тут Голуба, смилостивившись, говорит:

– Двуногая.

Голуба по-прежнему добросердечна, но щупальца ее змеятся в открытую.

– Вы не местная, не так ли? – спрашивает она приторно-сладко, и я чуть не лопаюсь от смеха.

– Нет, – отвечает Спископроверяльщица тонким голоском, – я дальше Марса в жизни не летала.

– Если двуногий на другом конце портала настолько же провинциален, лучше предупредите его сразу.

Мы идем через портал, и Голуба добавляет:

– Поздно!

Нас ждет все тот же парень с палками, но, когда Голуба его видит, она издает свой безумный судорожный клич и врезается парню в лицо, да так, что щупальца пляшут на его коже.

– Сукин ты сын! – говорит она, абсолютно счастливая.

И палколюб ей отвечает:

– Привет, мамочка.

– Оу. Ке-ей, – говорю я, обращаясь к кому-нибудь во Вселенной, кто может меня услыхать. – Я вот думаю про церебральную клизму. Самое время – нет?

– Расслабься, – говорит Голуба. – «Привет, мамочка» – это ответ на обращение «сукин сын».

– Или «привет, папочка», – говорит палколюб, – в зависимости от.

– Да вы все для меня на одно лицо, – отвечает Голуба. – Вселенная похожа на чемодан, Аркеечка. Нас с Флорианом когда-то вместе брали в заложники – давно, я была еще двоеходицей.

– По чесноку?

Я удивлена до чертиков. Голуба никогда не говорит о своей двуногой жизни – собственно, как и все мы. И я не знаю случаев, чтобы суши чисто случайно встречали кого-то, с кем были знакомы до перехода.

– Я был ребенком, – говорит палколюб. – Десять грязючных дней. Голуба держала меня за руку. Я рад, что мы познакомились, когда у нее еще была рука.