Край непуганых

— Засохни, Вовка, молодой еще. Вот женишься, детей заведешь и поймешь, что нет ничего лучше, чем взять на работу домашних пельменей со сметаной. Еще бы и Матвея женить, тоже ходит раздолбай раздолбаем… Я за вас возьмусь когда-нибудь.

— У Матвея есть девушка, в губернском университете учится. А мне еще рано, я не нагулялся.

Иван усмехнулся. Это был их обычный ритуал: он приносил из дома любовно приготовленные супругой вкусности, смачно их поедал, источая ароматы на весь офис, а Володька бухтел и ворчал, хотя втайне от начальника обедал мамиными блинами и котлетами.

— Рано ему! Смотри, чтобы поздно не стало. А то, бывает, тянешь, тянешь, а потом — бац, пенсия.

— А ты, кстати, чего сам на пенсию не уходишь? Давно бы сидел дома, клубнику выращивал.

Иван вздохнул. Так-то оно так, по возрасту и выходило, что он вполне мог сдать табельное оружие, повесить форму в шкаф и наслаждаться свежим воздухом на заднем дворе своего двухэтажного дома собственной постройки. Но все рука не поднималась написать рапорт.

— Скучно, — произнес он.

— А тут шибко весело! Ворованные гуси, бродячие собаки, алкаши да дебоширы.

— Ну почему только гуси. Вон, пожалуйста, две недели назад в Савельевском переулке парня с порошком взяли. Упоротый вусмерть, двух слов связать не мог.

Это была правда. Однажды вечером патруль, приписанный к опорному пункту «Западный», остановил на улице неадекватного молодого человека. Думали, что пьяный, хотели подвезти до дома, а он — деру. Догнали, обыскали. Оказалось, был под кайфом, да еще и с товаром. Это был тревожный знак. Единственную за много лет дилерскую точку прикрыли полтора года назад — в клубе «Лагуна» промышляли заезжие из центра. Облава была знатная, заведение тогда едва не закрыли, но со временем все успокоилось.

И вот — опять.

— Это не наш район, — проворчал Курочкин, — и вообще, этим детективы из городского управления занимаются.

— А кто тебе мешает вперед двигаться? Я тебя в поле выпускал не раз. Работай, дерзай, раскрывай, я разве против! Глядишь, сам до детектива дослужишься. А то торчишь в интернете весь день…

Курочкин ничего не ответил. Довольно часто их задушевные беседы заканчивались разногласиями поколенческого характера. Самохвалов никогда не отказывал себе в удовольствии пожурить своего молодого коллегу за бесхребетность и неприкаянность, а тот алаверды отпускал несколько колкостей типа «не пора ли старому полицейскому барбосу вернуться в вольер к заслуженной казенной похлебке?»

Но сегодня что-то пошло не так.

— Ты давно в полиции, Терентьич?

— А то ты не знаешь. Сразу после школы пришел, как и ты. Считай, тридцать пять лет уж.

Володя оставил в покое компьютерную мышь, обернулся, крутанувшись на стуле.

— И чего достиг? Банду раскрыл? До детектива дослужился? Так в старлеях и ходишь.

— Я своей жизнью вполне доволен, юноша. А тебе, видимо, генерала подавай, золотой именной пистолет и счет в банке?

— А почему нет?

— Ну так я тебе рецепт уже дал!

— Вот и спасибо! Скоро у меня все будет, вот увидишь.

— Будет, конечно, если захочешь. А пока что живешь с мамой и режешься в компьютерные игры. Жизнь просираешь.

Курочкин медленно поднялся со стула.

— Да, пусть с мамой… Весело тебе? Не переживай, я воспользуюсь твоим рецептом, и у меня все будет отлично. А ты оставайся с этими своими… вонючими пельменями! Приятного аппетита!

Он выдернул из пачки сигарету и вышел в коридор.

— Валяй, — невозмутимо буркнул Терентьич за секунду до того, как хлопнула дверь.

Впрочем, невозмутимость его была напускной. Как-то странно себя вел Володька в последние дни. Куда-то подевалась легкость в общении. Нервный он какой-то стал, напряженный…

Ох, как меня облизывали в этой севильской цирюльне! Чай, кофе, печеньки, «чего изволите». И ведь я просто с улицы зашел, без предварительной записи.

Заправлял парикмахерской худой и морщинистый дядя Гена — он так и представился. Кстати, он же меня и стриг. В другом углу единственного зала колдовала над покраской волос дородной дамочки еще одна сотрудница, молодая девушка — его дочь. Тоже семейный бизнес, как и у Пчелкиных, никого лишнего.

Во время стрижки дядя Гена не умолкал ни на минуту. Перво-наперво он усомнился в том, что я местный. Я, конечно же, не мог смолчать.

— Слушайте, как вы это определяете?! У меня на лбу написано что-то?

— Уж поверь мне, сынок, — с удовлетворением заметил парикмахер, — вас, туристов, издалека видать. Те, кто живет здесь с рождения или просто очень давно, выглядят иначе. У них глаза другие.

— Какие, например?

— В них напряжения нет. А ты, похоже, совсем издалека?

— Ага, с другой планеты.

— Стало быть, спрашивать тебя, за кого будешь голосовать, смысла нет.

— Точно.

— Ладно, мил человек, ты не вертись, сейчас папочка будет делать тебе зашибись.