Крайняя необходимость

Сергей не стал оправдываться, не стал ничего объяснять. Он не чувствовал своей вины. Почему он должен был ее чувствовать? Он считал, что Катя успокоится, обдумает все спокойно и все поймет. Но она больше не хотела встречаться с ним, не могла его видеть. А когда он попытался поговорить, выпалила ему в лицо:

— Я тебя боюсь! Ты, как Павлик Морозов, не задумываясь предашь родного отца ради торжества никому не нужных принципов!

Обидная, чудовищная неправда. Как же тяжело было слышать ее из уст любимого человека!.. И на этом у них с Катей все закончилось. Они, конечно, продолжали встречаться на занятиях, но едва здоровались… А потом, возможно, у нее кто-то и появился. А потом появился уже наверняка.

3

Женщина лежала на заднем сиденье «Москвича» и тихо подвывала. У левой распахнутой дверцы на коленях — муж, целует в лоб, успокаивает, у правой — тоже на коленях — Сергей, Татьяна, перевесившись с переднего сиденья, держит женщину за руку, отчитывает, не сварливо, а скорее ободряюще:

— Ну что же вы до последнего дотянули? Надо же было раньше… Ну ничего…

Стремительные роды. До больницы не доехали, «скорую» вызвали гаишники, рядом с постом которых тормознул незадачливый супруг. Сергей осмотрел роженицу: переносить, госпитализировать поздно — головка уже показалась. А помощь специалистов нужна! Просто необходима. Пуповина обвилась вокруг шеи ребенка. Малейшее промедление — и малыш задохнется. Татьяна, сообразив, что к чему, встревоженно сводит брови, но матери о трудностях знать не обязательно, ей и без того нелегко, и Татьяна журит и успокаивает, уговаривает дышать, а сама подает одноразовый скальпель. Надрез, еще надрез, показались плечики, осторожно, быстро, но без суеты, Сергей распутывает петли пульсирующей пуповины, освобождает головку, выдергивает малыша. Он молчит. Это очень плохо, что он молчит. Сергей, забыв о фонендоскопе, прикладывает ухо к его маленькой скользкой груди, слушает сердце. Бьется. Бьется! Переворачивает, хлопает мальчика по сморщенной попке, и тот взрывается возмущенным ревом.

Сергей оборачивает ребенка пеленкой и кладет на грудь матери. У нее по щекам ручьями текут слезы, и при этом она абсолютно блаженно улыбается.

— Доктор!.. — Новоиспеченный отец нарезает широкие круги вокруг машины, безуспешно пытается прикурить дрожащими пальцами, выбрасывает сигареты, срывается на бег, замирает, бросается к Сергею, трясет руку. — Ну ты!.. Да я!.. Ну сын! Сын, господи, доктор!..

Мальчик морщится, кряхтит, недовольно шлепает губами. Мальчик живет.

Ради таких вот дел Сергей, окончив аспирантуру, не остался ассистентом на кафедре, а уехал в соседние Химки — подальше от столичных благ и возможностей. Он хотел настоящего дела, хотел понюхать пороху. И теперь с наслаждением вдыхал его терпкую гарь, впитывал, вбирал, наполнялся ею до последней клеточки.

4

— Женщина, шестидесяти семи лет, бытовая травма, возможно, перелом ноги, острые боли в области живота, слабость, головокружение. — Диспетчер по рации продиктовала адрес.

Водитель Коля тяжело вздохнул и включил мотор:

— Последний клиент на сегодня?

— Скорее всего, последний. — Врач бригады Михаил Иванович Ступин взглянул на часы, было начало восьмого вечера — до конца смены меньше часа.

Фельдшер Марья Яковлевна заглянула в чемоданчик с медикаментами. Ну перевязочных материалов хватит… А если у старушки что-то серьезное? Если перелом шейки бедра, что в таком возрасте обычное дело? А вдруг еще внутреннее кровоизлияние? Чем тогда ее спасать? Аптечка хронически недоукомплектована — нет средств.

Ехать было недалеко. Через десять минут Марья Яковлевна вслед за доктором Ступиным поднималась по заплеванным бетонным ступенькам на четвертый этаж. Лестница узкая, перила высокие, на площадках не развернуться — вдвоем с Михаилом Ивановичем не снести. Михаил Иванович был уже в возрасте — пятьдесят шесть, ненамного моложе самой Марьи Яковлевны. Им ли за такую работу хвататься? Тут санитары нужны. Молодые, здоровые. Санитаров не дают, придется звать Колю на помощь. А если старушка пудов десять весит?.. Может, кто-то из родственников есть. Или соседи помогут…

Михаил Иванович позвонил. Дверь открыл мужчина. Марья Яковлевна и не разобрала, молодой он или не очень, — на площадке и в прихожей свет не горел. Судя по голосу, нестарый.

— Извините, лампочка перегорела, — сказал мужчина. Голос подрагивал. «За бабушку волнуется, — подумала Марья Яковлевна, — внук, наверное». — Проходите вперед, там направо — ванная, руки можно помыть…