Крайняя необходимость

Сергей не ошибся, Полищук взрывался от косого взгляда: материл коллег и подчиненных по любому поводу, в пылу спора не раз хватал собеседника за грудки, лез в драку, только заподозрив партнера по картам в жульничестве. Однажды вывозивший со стройки мусор самосвал подрезал какой-то очевидно неопытный водитель на «шестерке», и самосвал влетел одним колесом в канаву. Водитель «шестерки» сам же остановился, сам пошел извиняться, а Полищук, сидевший в кабине самосвала, полез на него с монтировкой… К счастью, ничего непоправимого не случилось: водитель «Жигулей» оказался дюжим мужчиной, сумел за себя постоять, и их довольно быстро разняли.

Сергей записывал и фотографировал, собирал имена и даты. В принципе материала было уже достаточно, можно было прекращать. Но Сергей не мог остановиться, он все ждал чего-то по-настоящему вопиющего, чтобы точно отмело любые сомнения, чтобы в прокуратуре не отмахнулись, не заявили, что собранные факты ничего не доказывают.

И дождался. Полищук вместе с коллегами выпивал в день зарплаты. Человек десять строителей прямо с работы отправились в пивную, где вначале разгонялись пивом, потом перешли на водку. Что послужило поводом для ссоры, Сергей не понял, он сидел за дальним столиком и о чем шел разговор строителей — не слышал. Но очень быстро взаимные оскорбления переросли в угрозы, кто-то кого-то ударил, началась свалка, и Полищук, конечно, был в самом центре. Багровый от бешенства, он махал кулаками, разбил о край стола бутылку и бросился на молодого, здорового, совершенно пьяного парня. Тот опрокинул стол, загораживаясь, а потом этот же перевернутый стол обрушил на голову Полищука. Не принимавшие участия в драке посетители пивной торопливо расходились, официантка названивала в милицию, строители продолжали пинать друг друга, а Полищук так и остался лежать на полу.

Сергей подошел, когда все уже закончилось, и… констатировал смерть. Странное он ощутил тогда чувство, он — профессиональный врач. Пусть чужими руками, пусть без его участия, но справедливость восторжествовала, мерзавцу воздалось по делам его. Так что же, это было чувство удовлетворения? Трудно сказать.

Часть третья

1

Гордеев вернулся в Москву, так и не встретившись со следователем Ротанем: последний раз ему сказали, что Ротань срочно уехал в областную прокуратуру, то есть в Москву. Поскольку Юрий Петрович предпринял три честные попытки с ним связаться, у него появилось ощущение, что господин Ротань от него бегает. Ну и черт с ним, пришло время отдохнуть от города Химки.

Половину дня Гордеев провел, изучая в архиве дело Великанова — вдруг все же что-то упустил, потом поехал домой и занялся сборами и всякой неизбежной предотъездной суетой. Созвонился с Грязновым и договорился о встрече, созвонился с Турецким и справился о здоровье Меркулова, созвонился с Меркуловым (он был еще в ЦКБ), пожелал скорейшего выздоровления и выхода на работу, поскольку, по слухам, Турецкий так здорово с новыми обязанностями справляется, что есть опасность… Посмеялись.

Когда Гордеев возвращался к себе домой на Новую Башиловку, позвонил шеф — Генрих Афанасьевич Розанов. Они разминулись. Розанов, оказывается, приехал в Химки и вот теперь в типичной для себя мягкой форме выразил удивление, почему Гордеева нет на рабочем месте.

Гордеев сказал, что хочет взять отпуск за свой счет, потому что не может сейчас выполнять свои служебные обязанности. И даже более того — он собирается защищать одного человека, которого здесь, в Химках, осудили некоторое время назад за двойное убийство. Но для этого ему сначала придется поехать в колонию, в Архангельскую область.

— Юра, я тебя не понимаю, — после паузы сказал Розанов.

— Генрих Афанасьевич, вы можете меня уволить, но…

— Юра, я не хочу тебя увольнять, я без тебя как без рук!

— Я хочу взяться за это дело. Вы поймите! Раньше мы знали «теневую экономику», так?

— Мы и сейчас ее знаем, — пробормотал Розанов.

— Верно. Но теперь у нас появилась «теневая юстиция». Она гуляет по стране, распространилась вглубь и вширь. Сотрудники судов, прокуратуры и милиции забыли о справедливости.

— Не слышу ничего нового, — сухо сказал Розанов. — Разве раньше ты этого не знал?

— Может быть, и знал, но не сталкивался с таким жестким примером. Этот Великанов получил прокурорским сапогом в душу. Это нельзя терпеть…

— Как-то коряво, — заметил Розанов.

— Что? — удивился Гордеев.

— «Сапогом в душу» — это не слишком грамотно сказано. Ты теряешь форму. В суде такое не пройдет. Ладно, будут новости — дай знать. — И он отключился.

Это означало: когда выиграешь дело — звони, но прежде на помощь не рассчитывай.

Вечером вместе с Грязновым к Юрию Петровичу нагрянул и Турецкий. Гордеев только улыбнулся про себя — кто б сомневался!

Вообще-то все уже было решено и обговорено. Завтра Гордеев вылетал в Архангельск, оттуда надо было еще добраться в городок Котлас, где находилась колония, в которой отбывал свой срок Великанов.

— Вот, — сказал Грязнов, с порога протягивая адвокату папку.

— Что тут?