Крайний

Шлях завалило снегом, но колея оказалась твердая. Я шел еле-еле. Субботин меня подгонял.

Я упал и говорю:

– Знаете что, Валерий Иванович… Мне теперь все равно. Никуда я не пойду. Ни к Янкелю, ни к Шманкелю. Идите сами, если вам приспичило. Я тут полежу, отдохну.

Субботин схватил меня за грудки:

– Пойдешь! Поползешь! Я тебя смертью пугать не буду. Ты и так неживой. Я тебя по-другому в чувство приведу. И приведу я тебя в чувство тем, что напомню список, который у тебя в голове должен светиться кровавыми буквами. Старик Школьников – раз. Старуха его – два. Приходько – три. Мамаша ее – четыре. Янкель – пять. Гриша – шесть. Наталка – семь. Я – восемь. Плюс те евреи, к которым Янкель хоть на минутку заскакивал хоть раз в жизни. Мало? Тебя в этом списке нету. Не надейся. Потому иди и не рыпайся.

Он прихватил меня под руку, как девушку на прогулке. Поволок вперед.

Я плелся и повторял в уме: «Жди меня, и я вернусь. Только очень жди». В какой-то момент забормотал вслух.

Субботин разобрал слова и подхватил: «Как я выжил, будем знать только мы с тобой…»

И так по кругу мы повторяли от конца до начала и от начала до конца.

Субботин скомандовал:

– В ногу!

И я взял шаг. Как мог, так и взял.

В Янкелеву дверь не стучали. Субботин ловко подцепил щеколду и открыл.

Янкель спал. По запаху чувствовалось, что в доме больной человек.

Субботин разбудил Янкеля.

Тот в темноте вскочил, но не удержался на ногах.

– Кто тут?

– Свои, – ответил Субботин. – Субботина помнишь?

Янкель повторил, как в гипнозе:

– Субботин. Помню.

– Вот и хорошо. Я с Нислом. Ты понимаешь? В своем уме? Или в горячке?

Янкель ответил, что в своем уме.

Зажег каганец. Сел за стол. Я тоже сел.

Субботин стоял над нами, как памятник.

– Ну что, евреи, будем разговаривать начистоту. Будем, Янкель?

– Не знаю, товарищ Субботин. Я тебя давно не видел. Рассмотрю, подумаю. С чем явился?

– Это ты мне явился, Янкель. Явился вместе с Нишкой в страшном сне. Я б тебя сто лет не видел. Вспоминал, да. Вспоминал не раз. А видеть желания не было. Честно скажу. Мне та жизнь только в кошмарах геройских вспоминалась. И ты заодно с ней. Так что я если пришел сюда, то по крайней надобности.

– Ага… – Янкель рассматривал лицо Субботина, задрав голову.

Посмотрел, посмотрел. Встал.

И уже наравне сказал:

– Поговорим, Валера. Хотите, раздевайтесь. Хотите, нет. Угостить вас нечем. Не обижайтесь.

Янкель и Субботин стояли друг напротив друга. И я понял, что Субботин сильней. И ноги у него крепче стояли на полу. И руки в кулаках наготове. А Янкель согнутый. Весь согнутый. И ноги, и руки крюками. Он не стоял. Цеплялся.

Я тоже встал. Подошел к Янкелю немножко сзади и подпер его плечом. Вроде ненароком.

– Янкель, Валерий Иванович, садитесь. Стоять – это лишнее. Мы не стоять тут собрались. Правда, Валерий Иванович?

Субботин сел первый. За ним и Янкель. Я остался между ними. Третьей табуретки за столом не было. Я снял кожух. Сел на кровать. Постель горячая от Янкелева тела. Меня аж обдало жаром и запахом больного пота.

Янкель заметил, что я без рубахи:

– Что ты голый? Так спешили, что рубашку забыл напялить?

Субботин ответил за меня:

– Нисл на жалость бьет. Ничего. Ты не особенно жалостливый, не заплачешь?

Янкель ответил с улыбкой:

– Не заплачу. Ты ж меня знаешь.

Субботин снял ватник, кинул на кровать, развернулся грудью во всю ширь, показывая Янкелю форму.

Заговорил:

– Янкель, честно тебе скажу, я не знаю, что делать. То есть я знаю. Но что знаю – то делать не хочу. Нишка заварил кашу по своей части. Это пока отставим. Но ты такой кулеш заправил – я перед тобой преклоняюсь. На самом верху не додумались, а ты сообразил. Только, как я тебя понимаю, ты с теми, что наверху, не советовался. Ты у них не в поводу идешь. У тебя свой повод. Собственный. Правильно?

Янкель не сообразил, куда клонит Субботин.

– Ну. Дальше.

– Дальше. Ты опытный партизан. Ты понимаешь, что про твои еврейские штучки рано или поздно станет известно кому надо. Я тоже тот, кому надо. На мне погоны. И твою оглоблю развернут в нужном направлении. А потом, когда придет назначенный час разоблачения еврейский коварных замыслов, вы с Нишкой, который к тебе подстегнулся из-за своей молодой дурости, первыми пойдете и за собой евреев поведете, как баранов. Ты про это подумал?

Янкель опустил голову.

– Ты слушай внимательно. Пока по-настоящему в курсе только я. Ну, Гриша Винниченко краем уха. Я ему наплел в общих чертах, что выполняется специальная операция. Что и как – не расписывал по буквам. Он будет молчать. Еще и Нишку оберегать. И вот я сейчас думаю: на корню пресечь твою вредительско-сионистскую деятельность или подписать тебя в агенты и разыграть, как говорится, козырную на сегодняшний момент карту. Мне – новые погоны. Они на дороге не валяются.

Янкель поднял глаза:

– Погоны не валяются. А я валяюсь, получается? Ты меня спроси, пойду я к тебе в агенты или не пойду. А потом себе погоны чипляй.