Кракатит

Он был ужасен, чудовищен: на губах выступила пена, лицо набрякло, глаза блуждали, как у помешанного в пароксизме припадка. Княжна прижималась к стене, бледная до синевы, глаза ее вылезли из орбит, губы скривила гримаса страха.

- Уйди! - всхлипнула она. - Уходи отсюда!

- Не бойся, - прохрипел он. - Я не убью тебя. Я всегда тебя боялся; даже когда... когда ты была моей, я страшился чего-то и не верил тебе - не верил ни на секунду. И все же, все же я тебя... Я тебя не убью. Я - я хорошо знаю, что делаю. Я, я... - Он оглянулся, схватил флакон с одеколоном, вылил весь себе на руки, омочил лоб. - А-аах, - вздохнул он, - а-аах... Не бойся! Не... не...

Он несколько успокоился, упал на стул, склонил голову на руки...

- Ну вот, - сипло начал он, - ну вот, теперь можем и поговорить, правда? Видите - я спокоен. Даже... даже пальцы не дрожат... - Он вытянул руку, чтоб доказать это; рука ходила ходуном. - Теперь можем... без помех, не так ли? Я совсем успокоился. Можете одеться. Итак... ваш дядюшка сказал мне, что я... обязан... что дело моей чести - дать вам возможность... загладить... ложный шаг, и что я должен... ну, в общем, должен заслужить... титул, продаться и этим оплатить... ту жертву, которую вы...

Она выпрямилась, смертельно бледная, хотела что-то сказать.

- Погодите, - остановил он ее. - Я еще не... Вы все думали... у вас свои понятия о чести. Ну, так вы страшно ошиблись... Я - не рыцарь. Я... сын сапожника. Это неважно, но... я - парий, понимаете? Низкорожденный, ничтожный мужик. У меня нет никакой чести. Можете выгнать меня как вора или засадить в крепость. Но я не сделаю того, что вы хотите. Кракатит я не дам. Можете думать... например, что я подлец. Я мог бы вам рассказать, что я думаю о войне. Я был на войне... и видел удушливые газы... и знаю, на что способны люди. Я не отдам кракатит. Да что вам объяснять? Вы все равно не поймете; вы - всего лишь татарская княжна и стоите слишком высоко... Я только хочу сказать, что не сделаю по-вашему и что я покорно благодарю за честь... Впрочем, я даже помолвлен; правда, я не знаю ее, но я обручился с ней... Вот вам еще одна моя низость. Сожалею, что я вообще не стоил вашей жертвы.

Она стояла окаменев, впиваясь ногтями в стену. Была страшная тишина - только среди невыносимого молчания слышался скрип ногтей, царапающих штукатурку.

Прокоп поднялся медленно, тяжело:

- Хотите вы сказать что-нибудь?

- Нет, - выдохнула она и вперила в пустоту огромные глаза. Распахнувшийся пеньюар открывал мальчишески стройную фигуру княжны; Прокоп готов был проползти по полу, лишь бы поцеловать ее дрожащие колени.

Он приблизился, умоляюще сжав руки, сдавленным голосом заговорил:

- Княжна, теперь меня увезут... как шпиона или еще под каким-нибудь предлогом... Я не стану больше сопротивляться. Будь что будет, я готов. Знаю - я больше вас не увижу. Вы ничего мне не скажете на прощанье?

Губы княжны дрожали, но она промолчала; боже, на что она смотрит там, в пустоте?

Подошел к ней вплотную.

- Я любил вас, - выдавил он из себя. - Любил вас больше, чем умел выразить. Я низкий и грубый человек, но теперь могу вам сказать, что... любил вас иначе... и больше. Я брал вас... обнимал в страхе, что вы - не моя, что вы от меня ускользнете; я хотел убедить себя... И никогда не мог убедиться. Вот почему я... - Не отдавая себе отчета, он положил руку ей на плечо; она затрепетала под легонькой тканью пеньюара. - Я любил вас... как отчаявшийся...

Княжна подняла на него глаза.

- Милый... - шепнула она, и по бледному ее лицу пробежала горячая волна крови.

Он быстро наклонился, поцеловал потрескавшиеся губы; она не противилась.

Прокоп скрипнул зубами:

- Как это, как это, что я и сейчас тебя люблю?

Бешеным рывком он оторвал ее от стены, обхватил своими медвежьими лапами. Она забилась с такой силой, что, если б он разжал руки, - упала бы наземь; и он еще крепче сжал ее, едва удерживаясь на ногах, так яростно она сопротивлялась. Она извивалась, стиснув зубы, конвульсивно упираясь руками в его грудь; волосы ее упали на лицо, она кусала их, чтоб подавить крик, отталкивала Прокопа, изогнувшись назад, кидаясь во все стороны, как в припадке падучей. Это была бессмысленная, безобразная сцена; он думал только о том, что нельзя ей дать упасть на пол, нельзя опрокинуть стул, и что... что было бы с ним, если б она вырвалась? Он бы провалился от стыда! Прокоп рванул княжну к себе, зарылся губами в спутанные волосы; нашел пылающий лоб; а она в отвращении отворачивала лицо и отчаянно старалась ослабить тиски его рук.

- Дам, дам кракатит, - холодея от ужаса, услышал он собственный голос. - Ддддам, слышишь? Все отдам! Пусть война, новая война, новые миллионы убитых... Мне... мне все равно. Хочешь? Скажи только слово... Я же говорю, что отдам кракатит! Клянусь, я... я тебе кляннн... Люблю тебя, слышишь? Будь... будь что будет! И даже если погибнет весь мир... Я люблю тебя!

- Пусти! - жалобно кричала она, вырываясь.