Крах Атласа

В глазах мутнело, дыхание сбилось. Получилось еще раз ударить ногой, только как-то бессильно. Все уменьшалось, тускнело.

«На помощь, – в отчаянии подумала Рэйна. – На помощь!»

На мгновение ей показалось, что собственный гнев захлестнул ее с головой и она пропадает в его пучине. Земля задрожала, и Рэйна подумала: «Блядь, Варона, прости, я вела себя как дура, честно же думала, что у меня еще есть время. Думала, это подождет, можно будет поговорить позже, когда я закончу со своими делами, когда не буду больше ничего чувствовать, когда не буду чувствовать совсем ничего. И вот как оно вышло, с минуты на минуту я сдохну, а этот день так и не наступил. Не знаю, зачем ты намеренно ищешь эти ощущения, Нико, почему так любишь рисковать, от столкновения с этим не выигрывают, это же парадокс, опасный для вида. Жаль, я просто не сказала тебе, что пусть ты и болван, мне все равно чертовски проще скучать по тебе, чем ненавидеть. Мне жаль, целый год я прожила в дурацком самообмане».

Все почернело. Рэйна приготовилась к катастрофе, потеряла надежду освободиться, и вдруг ее опрокинуло на траву. Коп сзади неожиданно ослабил хватку, и Рэйна развернулась, ожидая новой атаки. Зрение по-прежнему подводило ее. Кругом стояла тьма, как влажной, напоенной дурманящими ароматами полуночью. Спустя мгновение до Рэйны дошло, что дело совсем не в усталости. Свет пропал, потому что вскрылась лужайка, сама земля.

Удар так и не последовал. Глаза медленно, нехотя, словно спросонья, привыкли к мраку, и Рэйна разглядела лозы, которые материализовался словно бы из ниоткуда. Они тянулись и вились, оплетая разверстую рану в поверхности, образуя тенета. Коп, который до этого душил Рэйну, теперь выкрикивал ругательства, дергаясь, медленно исчезая в мягкой черноте сырой, невспаханной земли, тогда как его напарник с заплывшим и посиневшим от ударов Рэйны лицом целился из пистолета в молодой дубок, тянувшийся к Рэйне ветвящимися, тщедушными руками.

«Мама, помоги!» – взвыло дерево лишенным юношеского гонора голосом, напуганное и потерянное, как свежеиспеченная невинность. Миниатюрные наушники, букетик цветов… Этого мира не заслуживало ни одно дитя. Такого насилия не должен видеть ни один ребенок. Хрупкий голос сделался далеким, еле слышным, он угасал и таял, словно растворяясь во времени.

Пистолет выстрелил, и оглушительный грохот со звоном вытеснили голос природы. Рэйна почувствовала, как снова теряет равновесие. Голова закружилась, и она упала, уже не в силах определить, где верх, где перед. Заставила себя встать на колени. Увидела все тот же парк в черно-красных тонах, кое-где размытый движением. Перед ней снова проплыл силуэт копа, когда земля вихрем вознеслась в воздух, не давая разглядеть руку с пистолетом. Пороховой дым обжег легкие Рэйны знакомым запахом. Ее вырвало желчью. Рэйна сплюнула уголком рта и первый раз, сколько себя помнила, поняла, что никто не спешит на помощь. Она слышала только стук своего сердца.

В голове прояснилось, лишь когда все вокруг ненадолго накрыло волной затишья. Плотное облако не то пыли, не то пепла на краткий миг рассеялось, и Рэйна разглядела, будто в замедленной съемке, какое расстояние на самом деле разделяет их с копом. Несколько коротких и болезненных шагов. Он целился в сторону юного дуба, положив на спусковой крючок палец, готовый сделать второй, смертельный выстрел.

Все снова завращалось с бешеной скоростью, вокруг Рэйны бушевал вихрь.

– Нет, – сказала она, вскакивая на ноги и впиваясь ногтями в руку полицейского. Она слепо царапалась, забыв об оружии. – Нет, ты ее не тронешь…

Ударом локтя ей сломали нос. Рэйна прикусила язык, ощутив привкус крови, и бессильно скорчилась на земле.

Каллум

Это был не зал суда – их первая ошибка. Белокурая женщина, которую допрашивали в университетском кабинете, больше напоминала бюст на пьедестале, нежели преступника под следствием. Само собой, мнения Каллума не спрашивали, но даже он смог бы предупредить, что его сестра прибудет сиятельной и чистой, не слишком самодовольной, не слишком виноватой. Определенно, ожидали кого-то другого и теперь видели свой промах – эта женщина, по-ангельски сияющая в теплом свете приглушенных огней, излучала неповторимую, врожденную, неприкосновенную божественность перед лицом группы лысеющих неулыбчивых мужчин. Будто ее вот-вот затравят! Каллум уже знал, что никакие титры к репортажам с процесса не изгладят впечатления, будто Селин Нова – жертва безоружной и сумасбродной охоты на ведьм. А подлинные ее грехи или грехи отца уже не имели значения.

Как и грехи сына, что куда важнее.