Теперь пора изложить вкратце события тех дней. При этом нельзя не подчеркнуть одно обстоятельство: сколь ужасной ни была русская зима и сколь ни бесспорно, что советские войска оказались лучше подготовлены к ней, чем немцы, фактором, определившим исход сражения, явилась не погода, а ожесточенное сопротивление советских войск, их неукротимая воля не сдаваться. Это подтверждается дневниковыми записями Гальдера и донесениями командующих с фронтов, в которых постоянно находит отражение изумление перед решимостью и ожесточенностью русских атак и контратак и отчаяние по поводу немецких неудач и понесенных потерь. Нацистские генералы не могли понять, почему русские, несмотря на откровенно тиранический режим и катастрофические последствия первых немецких ударов, выстояли, не потерпели полного краха, подобно французам и многим другим народам и государствам, которые разваливались от ударов менее мощных.
„С удивлением и разочарованием, — пишет Блюментрит, — мы обнаружили в конце октября — начале ноября, что разгромленные русские, очевидно, совершенно не осознают, что как военная сила они почти перестали существовать“. Гудериан рассказывал о старом отставном царском генерале, которого он встретил по дороге на Москву, в Орле.
И тем не менее по мере того, как ноябрь с его метелями, буранами и постоянными морозами приближался к концу, Гитлер и большинство генералов испытывали все меньше сомнений, что Москва падет в ближайшие дни. С севера, с юга и с запада немецкие армии подошли к столице на 20–30 миль. Гитлеру, рассматривавшему карту в своей ставке, расположенной далеко от фронта, в Восточной Пруссии, представлялось, что его войска способны преодолеть этот ничтожный отрезок пути за один бросок. Ведь его армии прошли 500 миль, а тут им осталось пройти не более 20–30 миль. „Один последний бросок, и мы будем торжествовать“, — говорил он Йодлю в середине ноября. Во время телефонного разговора с Гальдером 22 ноября командующий группой армий „Центр“ фельдмаршал фон Бок сравнивал обстановку, сложившуюся перед последним броском на Москву, с обстановкой, сложившейся во время сражения на Марне, где последний батальон, брошенный в бой, решил его исход. Несмотря на усиливающееся сопротивление противника, Бок считал, что победа достижима. К концу ноября ему действительно пришлось бросать в бой свой последний батальон. Заключительное массированное наступление на сердце Советского Союза было намечено на 1 декабря 1941 года.
Однако наступление натолкнулось на железное сопротивление русских. Крупнейшие танковые силы были сосредоточены на одном фронте: 4-я танковая группа генерала Гёпнера и 3-я танковая группа генерала Германа Гота занимали рубежи непосредственно к северу от Москвы; 2-я танковая армия Гудериана дислоцировалась к югу от столицы, в районе Тулы; огромная 4-я армия фон Клюге наступала в центре, прямо на восток, через леса, окружавшие подступы к городу, — с этой грозной силой Гитлер связывал все свои надежды. 2 декабря разведывательный батальон 258-й пехотной дивизии проник в Химки, пригород Москвы, откуда были виды шпили кремлевских башен; однако на следующее утро батальон был оттеснен из Химок несколькими русскими танками и разношерстным отрядом наскоро мобилизованных рабочих города. Это была самая близкая от Москвы точка, до которой дошли немецкие войска и откуда бросили свой первый и последний взгляд на Кремль.
Вечером 1 декабря фон Бок, у которого начались сильные боли в желудке, сообщил по телефону Гальдеру, что его обескровленные войска уже не способны действовать. Начальник генерального штаба постарался подбодрить его: „…Нужно попытаться разбить противника, бросив в бой все силы до последнего. Если окончательно выяснится, что разгромить противника все-таки невозможно, тогда нужно будет принять другое решение“. На следующий день Гальдер записал в дневнике: „…Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки“. 3 декабря фон Бок еще раз позвонил начальнику генерального штаба, который занес в дневник суть его сообщения: