Крах нацистской империи

Чтобы вытаскивать застрявшие в грязи орудия и автомашины, нужны были цепи и тросы, но их не хватало, и тогда приходилось сбрасывать с самолетов связки веревок, в то время как транспортные самолеты были крайне необходимы для доставки боевых грузов. Дожди начались в середине октября, и, как вспоминал позднее Гудериан, „последующие несколько недель кругом стояла непролазная грязь“. Генерал Блюментрит, начальник штаба 4-й армии фельдмаршала фон Клюге, находившейся в самом пекле сражения за Москву, ярко описал сложившуюся обстановку:

„Пехотинцы вязли в грязи, а для того, чтобы тащить артиллерийское орудие, приходилось запрягать последовательно несколько упряжек. Все колесные машины увязали в грязевом месиве по ось. Даже тракторы продвигались с огромным трудом. Большая часть нашей тяжелой артиллерии намертво застряла в грязи. Трудно даже представить, какое напряжение вызвало все это у наших и без того измотанных войск“.

Впервые за все время в дневниковых записях Гальдера и в донесениях Гудериана, Блюментрита и других немецких генералов появляются признаки сначала сомнений, а затем и отчаяния. Они получили распространение и среди низшего командования, и среди полевых войск, а может, это от них и исходило. „И теперь, когда Москва была почти на виду, — вспоминал Блюментрит, — настроение как командиров, так и войск начинало меняться. Сопротивление противника усиливалось, бои приобретали все более ожесточенный характер… Многие из наших рот сократились до 60–70 солдат“. Сказывалась нехватка исправных артиллерийских орудий и танков. „Зима уже начиналась, — говорит Блюментрит, — но не было никаких намеков, что мы получим зимнее обмундирование… Далеко за линией фронта, в нашем тылу, в бескрайних лесах и болотах, стали давать о себе знать партизаны. Колонны снабжения часто попадали в засаду…“

Теперь, по воспоминаниям Блюментрита, призрак великой армии Наполеона, шедшей этой же дорогой на Москву, и память об участи Наполеона преследовали нацистских завоевателей. Немецкие генералы принялись читать и заново перечитывать сделанное Коленкуром мрачное описание русской зимы 1812 года, закончившейся для французов катастрофой.

Далеко на юге, где погода стояла немного теплее, но дожди и грязь были такие же, как и здесь, на центральном направлении, дела тоже шли неважно. Танки Клейста вступили в Ростов-на-Дону 21 ноября под фанфарную трескотню геббельсовской пропаганды о том, что „ворота на Кавказ“ открыты. Однако ворота эти недолго оставались открытыми. Как Клейст, так и Рундштедт понимали, что не смогут удержать Ростов. Спустя пять дней русские выбили немцев из Ростова, атаковав на северном и южном флангах так, что те сломя голову бежали 50 миль до реки Миус, где Клейст и Рундштедт намеревались создать рубеж обороны на зимний период.

Отступление из Ростова стало еще одним, правда менее значительным, поворотным пунктом в истории третьего рейха. Здесь нацистская армия впервые потерпела крупную неудачу. „Наши беды начались с Ростова, — комментировал позднее Гудериан. — Это было зловещее предзнаменование“. Фельдмаршалу фон Рундштедту оно стоило поста командующего на южном направлении. Об этом драматичном событии, произошедшем во время отступления к Миусу, фельдмаршал рассказывал впоследствии союзным следователям:

„Неожиданно я получил от фюрера приказ оставаться там, где мы находимся, и не отступать дальше. Я немедленно телеграфировал в ответ: „Пытаться удержать позиции — безумие. Во-первых, войска не смогут этого сделать; во-вторых, если они не отступят, то будут уничтожены. Повторяю, этот приказ необходимо отменить или придется подыскать кого-нибудь другого на мое место“. В тот же вечер от фюрера поступил ответ: „Согласен с вашей просьбой. Пожалуйста, сдайте командование“. И тогда я направился домой“[123].