Крах плана Шлиффена. 1914 г.

Итак, немцы двинулись на полное освобождение своей земли от русских. Помимо всего прочего (стратегическое значение, политическая подоплека, моральное обоснование), такой выбор направления дальнейших операций обусловливался еще и экономическим значением Восточной Пруссии. Если западные провинции Германии были, прежде всего, промышленными (Рур, Эссен, Саар и проч.), за исключением Баварии, то продовольствие для рейха поставлялось с востока страны. Русская угроза восточногерманским провинциям, в условиях перехода Великобритании на сторону антигерманской коалиции, предполагала, что в случае затягивания война может быть выиграна только продовольственным фактором. Уже после Второй мировой войны немецкий экономист Г-И. Рике указывал, что «потеря Пруссии и Познани означала потерю наиболее важных в аграрном отношении районов»[267].

Провал блицкрига и факт участия в войне на стороне противников Германии англичан, помимо прочего, означал, что союзники наверняка прибегнут к блокаде Центральных держав. Поэтому немцы должны были дорожить каждым куском той территории, что давала бы стране продовольствие. В течение всего XIX века ведущая роль в сельскохозяйственном производстве (и особенно животноводстве) в Германии закреплялась и приумножалась именно за восточными провинциями. Уже в 1870-х гг. на долю аграрного востока страны «приходилась почти половина поголовья лошадей, треть крупного рогатого скота, две пятых поголовья свиней и три пятых овец». Вдобавок к прочему, именно здесь располагалась львиная доля заводов по выращиванию породистых лошадей[268].

Конечно, сам престиж борьбы за Восточную Пруссию также важен: с самого начала войны кайзер Вильгельм II дал понять, что враг не ступит на немецкую землю. Но проблема продовольственного обеспечения могла встать перед Германией настолько остро, что приходилось удерживать за собой сельскохозяйственные провинции практически любой ценой. Малейший сбой в «Плане Шлиффена» – и блокада надвигалась настолько близко, насколько это только можно было себе представить.

Вдобавок удержание русскими Восточной Пруссии подразумевало, что угроза столь же развитым сельскохозяйственным районам, как Силезия и Познань, будет сохраняться и далее. Примечательно, что в тот момент, когда русские армии Северо-Западного фронта вторглись на территорию Восточной Пруссии, немецкие гражданские власти запретили бегущим за Вислу беженцам уничтожать продовольственные запасы, а также вывозить их, как и скот, в глубь Германии. В итоге хлеб и скот, наличествовавший к августу 1914 г. в Пруссии, достался русским в качестве трофеев, о чем уже после войны с сокрушением писали немецкие исследователи[269]. Из Восточной Пруссии русские угнали 250 тыс. голов крупного рогатого скота (отбито немцами – 86 тыс.), 135 тыс. лошадей (отбито 20 тыс.) и 200 тыс. свиней

[270].

Германское сельское хозяйство имело все шансы на немедленное восстановление потенциала. В отличие от Российской империи, перед войной немецкое сельское хозяйство потребляло около ½ всего мирового производства калия, в результате чего «искусственные удобрения стали иметь в Германии не меньшее значение в восстановлении плодородия почвы, чем навоз». Именно этому фактору «Германия обязана стремительным подъемом урожайности»[271]

. Поэтому потеря части восточнопрусского скота и запасов продовольствия на первом этапе войны не играла решающего значения. Урожайность зерновых в Германии все равно оставалась высокой, доколе промышленность по производству искусственных удобрений, в том числе не только калийных, но и фосфорнокислых и азотистых, продолжила бы производить свою продукцию.

Поражение под Танненбергом, казалось, поставило крест на идее овладения германской территорией вплоть до рубежа Нижней Вислы. Однако русское командование все еще надеялось вырвать победу в Восточной Пруссии: предполагалось, что после сосредоточения 10-й армии, подкрепления 1-й армии второочередными дивизиями и восстановления 2-й армии, Северо-Западный фронт вновь перейдет в наступление. Эта атака намечалась на 1 сентября. Однако рассредоточенность войск и качество командования вряд ли могли дать русским победу: сам данный замысел строился на том, что противник будет спокойно ожидать окончания русского сосредоточения. Воля и намерения германского руководства, обладавшего теперь, напомним, почти четвертью миллиона штыков и сабель, опять-таки не учитывались.