Крах плана Шлиффена. 1914 г.

Итог развития военно-теоретической мысли конца XIX – начала XX века на первый взгляд оказался неожиданным. В военных кругах (прежде всего – в Генеральных штабах) всех великих держав – стран Европы утверждается идея быстротечной войны. Имеется в виду Большая Европейская война между великими державами, разделившимися еще в конце XIX столетия на военно-политические блоки, противостоящие друг другу. Таким образом, в отношении той войны, что должна была решить вопрос о европейской гегемонии, результаты ее должны были стать определяющими в пользу той или иной из сторон в самые кратчайшие сроки – от 6 до 8 месяцев.

Воевать более года, чтобы сокрушить всех своих соперников на континенте, никто не предполагал. Все противостоящие стороны намеревались провести быстротечную кампанию одним-двумя решительными сражениями, представлявшими из себя, по сути, широкомасштабные стратегические операции максимумом сил и средств. Этого считалось достаточно для достижения решительной победы в столь короткие сроки. Как говорил начальник германского Генерального штаба граф А. фон Шлиффен, разработавший наиболее целостный и последовательный план военных операций блицкрига (молниеносной войны), война должна быть закончена «не позднее осеннего листопада».

Следовательно, уже первые операции должны были иметь содержание генерального сражения (или нескольких генеральных сражений), в которых должны были выказать себя на полную мощь военные машины противостоявших друг другу государств. Неудивительно, что блицкриг стал выражением военной мысли именно Германии – противопоставившей себя всему миру и оттого заметно уступавшей своим противникам в общем ресурсном потенциале.

Во многом «План Шлиффена» отталкивался от неприятия пророческого выступления в германском рейхстаге в 1890 г. создателя германской военной машины фельдмаршала Х. Мольтке, который утверждал, что «в борьбу друг с другом вступят величайшие государства Европы, вооруженные как никогда. Ни одно из них в течение одной или двух кампаний не может быть сокрушено так, чтобы оно признало себя побежденным, чтобы оно вынуждено было заключить мир на суровых условиях, чтобы оно не могло вновь подняться и хотя бы даже через годичный срок опять возобновить борьбу. Это, может быть, будет семилетняя, а может быть, и тридцатилетняя война». Вести войну против всего мира в течение нескольких лет Германия не могла, и потому новый начальник Большого Генерального штаба Шлиффен и делает ставку на блицкриг.

После первых выстрелов офицеры и солдаты кадровых армий всех стран-участников мирового конфликта ненадолго прощались со своими родными, намереваясь вернуться домой в самом скором времени. А наиболее пылкая молодежь вообще боялась не успеть побывать на фронте, так как победоносное окончание войны подразумевалось очень и очень скорым. Причем такой взгляд был характерен для всех стран Европы. Как впоследствии вспоминал офицер 13-го Лейб-Гренадерского Эриванского полка, при разговорах офицеров, следующих с эшелоном на фронт в августе 1914 г., о наградах, «я молча, глубоко затаив мысль во что бы то ни стало получить хотя бы Анну 4-й степени в первом же бою. Ибо на большее количество боев рассчитывать не приходилось, так как по моим выкладкам война должна была кончиться в Берлине примерно через два месяца. Я даже несколько раз прикладывал масштабную линейку, измеряя расстояние до Берлина, и пытался перевести его на количество переходов»[2].

К. Попову вторит, например, и М.Д. Бонч-Бруевич: «Уверенность в непродолжительности войны, которая, как полагали все окружающие, не могла продлиться больше 4 месяцев, была такова, что я, подобно другим офицерам, даже не взял с собой теплых вещей. Да и обжитая уже командирская квартира моя в Чернигове была мной покинута так, словно я уезжал в краткодневную командировку»[3]

. Интересно, что подобная же эйфория царила и среди русского офицерства и в начале Русско-японской войны 1904–1905 гг. Тогда также «многие офицеры частей, не подлежавших мобилизации, в первые же дни войны с Японией подали рапорты об отправлении на театр военных действий и всерьез опасались “не успеть” на эту войну»[4]. Горький урок не научил ни рядовых офицеров, ни руководителей русской военной машины.