Крах плана Шлиффена. 1914 г.

В состав 1-й армии вошли 3-й (Н.А. Епанчин), 4-й (Э. Хан Султан Гирей Алиев) и 20-й (В.В. Смирнов) армейские корпуса, и 5-я стрелковая бригада П.Д. Шрейдера. То есть войска 1-й армии имели минимум пехоты (всего-навсего 6,5 дивизии), зато – максимум кавалерии: 5,5 дивизии. Так как, согласно замыслу Генерального штаба, 1-я армия должна была сковывать противника в ожидании, пока 2-я армия замкнет кольцо окружения, генерал Ренненкампф получил массу мобильных сил, но при этом его, соответственно, ограничили в артиллерии. Согласно предвоенному мобилизационному расписанию, в 1-й армии должно было находиться 4 армейских корпуса: 1-й, 3-й, 4-й армейские и Гвардейский корпус. Однако 1-я и 2-я армии «поменялись»: 20-й корпус на 1-й, а Гвардейский корпус был отправлен под Варшаву, где Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, следуя просьбам французов, потрясенных размахом германского вторжения в Бельгию, образовывал третье операционное направление – на Берлин.

С утра 4 августа 1914 г. по старому стилю войска 1-й русской армии перешли государственную границу, где их, в некотором отдалении от пограничной линии, уже давно ждали отмобилизовавшиеся немцы. Мирное население Восточной Пруссии бежало в глубь Германии, лишь бы не оставаться под русскими. Немногочисленные части прикрытия (пограничники, жандармы, ландвер) сумели придержать русскую кавалерию, пытавшуюся в первые дни после объявления войны вторгнуться в Восточную Пруссию, и потому жители бежали по железным дорогам без преследования со стороны русской конницы. Участник восточнопрусского похода А. Невзоров так описывает первые дни наступления: «Жители уходили так поспешно, что бросали свои дома и хозяйство нетронутыми. При занятии какого-либо городка или фермы, можно было видеть, войдя в дом, топящуюся плиту, на ней кипящий суп, кофейник с выкипевшим кофе, а в духовке – обязательно картофель… Скот, птица, все оставлялось жителями»[61]. Другой участник событий писал домой: «Оставленный хозяевами скот избивали без всякой пощады. Наша рота объелась свининой, почти всех рвало. Со всех сторон солдаты гонят к бивуаку коров, быков и лошадей; происходят драки между солдатами из-за дележа добычи»[62]

. Интересно, что солдатам разрешалось брать еду и белье, присвоение же каких-либо других вещей уже почиталось за мародерство.

С первого же дня наступления русских войск в Восточную Пруссию стало ясно, что немцы станут отчаянно сопротивляться противнику. Приграничная территория была покрыта сетью тайных точек с телефонными аппаратами, которые могли скрываться где угодно – в сторожке лесника, на чердаке одного из крестьянских хуторов, на мельнице и т. д. Германское командование, сознавая, что уступает русским в силах, стремилось иметь максимум возможной информации о неприятеле, чтобы более эффективно противостоять вторжению с теми ограниченными силами, что были предоставлены в распоряжение 8-й германской армии Большим Генеральным штабом.

Соответственно, русские старались уничтожать все скрытые объекты, дающие немецкому командованию информацию. В практическом применении это означало, что все население занимаемой территории оказывалось под подозрением, как вероятные «шпионы». Часто это вело к трагическим последствиям. Так, участник войны вспоминает, что штаб 1-й армии издал приказ, в котором отмечалось, что немецкие шпионы часто используют велосипеды для своего передвижения. В итоге получилось, что все люди на велосипедах рассматривались как шпионы: «Понятно, что многие из них действительно были шпионами, но приказ был сформулирован таким образом, что все немцы на велосипедах оказывались шпионами. Кроме того, согласно приказу, любой русский солдат имел право убить немецкого велосипедиста. И солдаты весьма активно пользовались этим правом»[63].

Иногда по русским солдатам стреляли из окон домов, что вызывало ответный огонь. Подобные инциденты могли иметь весьма трагичные последствия в последующем. Так, уже после поражения, перед пленением остатков 270-го пехотного Гатчинского полка (из состава 68-й пехотной дивизии) в Тильзите, они были вынуждены отбиваться от стрелявших по ним жителей города. Командиры двух рот – Нольде и Терстефанов были привлечены немцами к суду за мнимый расстрел мирного населения. Допрашиваемый в качестве свидетеля тяжело контуженный командир полка полковник А.В. Волков накануне суда, не выдержав потрясения, зарезался бритвой. В предсмертной записке он взял на себя вину – это якобы он отдал приказ стрелять по горожанам. В результате ротные офицеры были освобождены[64]

.

Такие случаи были широко использованы германской пропагандой. Неимоверно преувеличив отдельные инциденты и сведя их к выводу о том, что данные случаи являлись постоянными и совершались чуть ли не по приказу командования, немцы заполонили страну сообщениями о «зверствах русских» в Восточной Пруссии. Впрочем, точно так же действовали и союзники по Антанте – «варвары», «гунны», «звери» – и тому подобные эпитеты в отношении немцев насыщали собою прессу.