Крах плана Шлиффена. 1914 г.

Более того: помимо раздробления сил стратегической конницы, русские кавалеристы вообще не умели преследовать, так как подготовка такого рода маневра отсутствовала в предвоенном обучении. Как пишет кавалерист – участник войны и Восточно-прусского похода в частности, на довоенных маневрах «сберегая силы людей и лошадей, почти никогда маневренный бой не завершался преследованием. Войска совершенно не учились использовать свой успех; о поддержании соприкосновения с противником никто не думал, да оно было и бессмысленно, так как на завтра предстоял новый маневр или новое учение по совершенно новому заданию и предположению. Вследствие того же стремления беречь свои силы, поучение после учения или маневра, так называемый “разбор”, было очень кратко – все стремились как можно скорей отпустить части на отдых»[89]

.

Главным фактором бездействия конницы оказался как раз уровень подготовки кавалерийских командиров, которые не обучались взаимодействию с прочими родами войск: пехотой и артиллерией. В ходе Гумбинненского сражения неприятель подставил свой левый фланг и тыл под удар русской конницы, которая тем временем безмятежно отдыхала. А Ренненкампф, не имея связи с кавалерией, фактически выпустил ее из рук, и не мог управлять действиями частей Хана Нахичеванского. Только 8 августа, когда противник уже начал отступление, русская конница медленно двинулась на поддержку 28-й пехотной дивизии, потерпевшей поражение от 1-го германского армейского корпуса (потери русских составили 7 тыс. чел. и 8 орудий)[90]

.

Таким образом, в то время как пехота и артиллерия 1-й армии доблестно дрались с неприятелем, главная масса русской конницы отдыхала за правым флангом армии, а конная группа В.И. Гурко (20 эскадронов) простояла уступом за левым флангом русской пехоты. А ведь одно даже только присутствие конной массы на правом фланге 1-й армии не позволило бы германской 1-й кавалерийской дивизии ворваться в тылы русского 20-го армейского корпуса, да и вообще удар по русскому правому крылу был бы сильно ослаблен. Действия конной артиллерии Павлоградского гусарского полка отчетливо доказывают этот тезис. Конечно же, по ненормальной логике кавалерийского командования, отдых, данный Ренненкампфом всей армии на следующий день после победы при Гумбиннене, распространился и на уже отдохнувшую конницу. Сам же Хан Нахичеванский, нисколько не чувствуя стыда за свое отсутствие на поле боя, начал преследование лишь 10 августа, двигаясь по 25–30 км в день.

Потери в Гумбиннен-Гольдапском сражении составили около 17 тыс. чел. у русских и около 15 тыс. у немцев. Соотношение потерь следует считать при том значительном превосходстве противника в артиллерийском отношении, что показано выше. То есть одно лишь это показывает высокую подготовку кадровых русских солдат перед войной, а также степень качества артиллерийской стрельбы в русской артиллерии. Наряду с великолепной стрелковой подготовкой русской пехоты и распадом боя на отдельные корпусные очаги, одной из основных причин поражения немцев под Гумбинненом стало использование устаревшей тактики немецкой артиллерии: германские батареи не умели стрелять с закрытых позиций, что позволяло русским артиллеристам успешно бороться с врагом, уступая в огневом отношении.

Ошеломленный большими потерями в 17-м армейском корпусе, М. фон Притвиц не решился на немедленное возобновление сражения, хотя этого требовали раздосадованные результатом боя командиры корпусов. В свою очередь, русское командование Северо-Западного фронта не уяснило масштабов столкновения и, сознавая слабость 1-й армии в пехоте, решило усилить 1-ю армию 2-м армейским корпусом С.М. Шейдемана из состава 2-й армии (резервом 2-й армии, который должен был действовать на стыке 2-й и 1-й армий). Таким образом, еще до того, как войска 2-й армии вступили в бой, они уже были ослаблены на один корпус. Понятно, что 2-й корпус, перебрасываемый с одного участка на другой по разбитым дорогам, опаздывал к моменту первых столкновений в любой армии, а вдобавок еще и отрывался от своих тыловых учреждений. Такая рокировка, предпринятая уже по окончании сосредоточения, свидетельствует о нетвердости в проведении в жизнь оперативной идеи в штабе Северо-Западного фронта.