Крамола. Книга 1

Саша пытался разжечь камин, бодрился, как-то непривычно хорохорился:

— Ничего! Найдем стекла, вставим. Печи можно отремонтировать… А сейчас поставим чаю… Это только ночью здесь страшно, а днем хорошо, светло! Я здесь неделю один прожил… И, не поверишь, мне хорошо было.

— Хорошо? — Андрею показалось, что он ослышался. Саша на минуту оставил камин и мечтательно вздохнул:

— Как в детстве… Я свои детские книги нашел и читал. А потом ходил и придумывал истории. Смешно… А хорошо было! Помнишь, как мы жили давно-давно? Я тогда тоже читал ипридумывал… Пока тебя свободненские не избили. Помнишь?

— Помню, — выдавил Андрей и встряхнул брата за плечи. — Очнись! Ты же в детство впадаешь! Все рушится, а ты?! Надо что-то делать! Мы же можем еще, а, Саша?

Тот глянул с тоской.

— Ничего делать не нужно. За что бы мы ни взялись сейчас — все только во вред людям. И отечеству. И чем больше человек может, тем страшнее вред от него. Если над головой рушится потолок, нельзя даже громко разговаривать. Уходить надо… Еще нельзя маршировать по мостам. Мосты раскачиваются и рушатся. А нынче и по земле — на цыпочках… Как будто в доме больной.

— Лучше лечь и умереть, — Андрей резко отвернулся к окну. — Умирать можно? Или нет?

— Смотря за что, — Саша пристроил чайник к огню. — Не смейся… Красные говорят: жизнь — это борьба! Борись — и будешь счастлив. Потому они кричат: свобода или смерть! Красиво… Да ведь это ложь! Причем умышленно обряженная в красоту! Чтобы умирали. Ведь за красоту и умереть не жаль… Но ни белые, ни красные не дадут свободы! Смерть — да, а свободу?.. Пойми, это же не пара сапог и не кусок хлеба! Умирать за свободу можно на Куликовом поле. Под Бородино! В другом месте — ложь, недостойная человеческой смерти.

— Но люди-то умирают, — мрачно проговорил Андрей. — Нельзя же обмануть всех! Чтобы все пошли за ложью.

— Умирают за искусную, красивую ложь, — сказал Саша. — А она страшнее всего, потому что рядится в безыскусную правду.

Андрей промолчал, прильнув к окну. Березино просыпалось поздно. Ветер, падая с неба, пластал над землей дымы, рябил огромные лужи. По улице невеселый пастух гнал стадо. Коровы и мелкий скот шли будто на каторгу: на выпасах, поди, и щипнуть нечего…

— У нас и дома нет. И спрятаться негде, — вдруг сказал Андрей. — А в пустых стенах не высидеть…

— Мы прятаться не будем, — оживился Саша. — Просто станем жить, как жили всегда наши родители. По совести будем жить…

— Погоди, — остановил его Андрей. — Кто это? Глянь-ка сюда.

Саша пристроился за спиной брата.

Во двор въехала телега. Проворный мужик привязал лошадь к перилам крыльца иубежал на конный двор.

— Митя Мамухин пожаловал, — отмахнулся Саша. Помолчал. — Вдвоем мы теперь так заживем, Андрей! Мы ведь пережили самое ужасное! Самое-самое!.. Мир теперь! Мир и покой!..

Митя Мамухин притащил с конюшни лестницу, приставил к дому и достал из телеги топор. Узнать его было трудно: в движениях появилась непривычная расторопность, как у бойкого, работящего мужика, а в голосе — залихватская, веселая удаль.

— Тпру! Стерва! — крикнул он на лошадь, видимо не привыкшую к телеге и привязи. — Кобенишься, мать т-твою!..

— Революций больше не будет, — продолжал Саша, вернувшись к камину и возясь с сырыми дровами. — Закончатся смутные времена, и мы просто будем жить. Косить сено… Помнишь, как мы ездили на покос?

Мамухин поднялся по лестнице и стал отдирать наличники с окна. Пронзительно заскрипели гвозди, содрогнулся простенок. Наверное, он не подозревал, что в доме кто-то есть, поэтому говорил громко — для себя:

— Понаделали узоров, мать их!.. Чуть тронь, так вдребезги. Да ладно, нам и этих хватит! Вон еще сколь…

Это было странно: Андрей смотрел, как рвут наличники, а вернее — подглядывал и подслушивал и ощущал полное безразличие, словно не его родной дом ломали, а чей-то чужой и давно заброшенный. Ломают, ну и ладно… Только лицо горело, обжигала повязка. На какой-то миг даже возникла шальная, мальчишеская мысль испугать Митю. Высунуться из окна и крикнуть. Со страху бы, наверное, с лестницы свалился…

Мамухин спустил добычу вниз, уложил на телегу и остановился, оглядывая окна хозяйским глазом. Выбрал еще один подходящий наличник, приставил лестницу и полез. Андрей тихо подошел к этому окну и встал у косяка.. Нет, не кричать надо, к крику он скорее всего привык, а просто тихо высунуться, как с того света. Митя подцепил топором основание наличника, поднатужился. Гвозди пошли со скрипом, задребезжало уцелевшее стеклышко. Чтобы не испортить вещи, Митя работал старательно, глядел, нет ли перекосов, и не было сомнения, что он видит Андрея. Видит, но пока ему некогда задержать взгляд на нем или что-то спросить, на худой случай поздороваться. Наконец он бережно ссадил наличник со своего места на перекладину» лестницы, перевел дух.

— Что морду-то замотал? — вдруг спросил он. — Опять схлопотал, поди?

Андрей стоял, не зная, что ответить, а Мамухин вздохнул тяжело, сбросил вниз топор.

— Эх, Андрюха, вечно тебя куда-то заносит… И ладно бы за дело, а то все за здорово живешь. Несчастливый ты, видно, парень…