Крамола. Книга 1

— Барин? Вот ты где, Андрей Николаич! — конюх Ульян Трофимович содрал шапку, перекрестился. — Слава те господи. Нашелся! Ведь тебя отец ищет — с ног сбился… Эко занесло куда!

Андрей держал в поводу своего коня и молчал. Мужики подогнали телеги к скирде, закурили.

— Погоди, Андрей, — вдруг спохватился Ульян Трофимович. — Чей конь-то у тебя? Я же тебе молоденького, в яблочках, подседлывал…

Андрей очнулся, закричал мужикам:

— Не трогайте эту скирду! Слазьте!

Мужики насторожились, завертели головами..

— Дак почто, барин?

— Не трогайте, я сказал!

Конюх недоуменно осекся, вытаращил глаза.

— Николай-то Иваныч с этой велел брать… Сенцо помельче… Перед ярмаркой подкормить бы жеребяток…

— Эту скирду не начинайте! — взмолился Андрей. — Возьмите с другой, а? Ну, прошу вас, а?

— Ну, раз так, — замялся Ульян Трофимович, а мужики повыдергивали вилы, расхлопали ими потревоженные бока скирды. — Пускай стоит… С другой возьмем… Не захворал ли ты часом, барин?

Андрей взял коня под уздцы и пошел вдоль луга. Жеребчик подволакивал ноги, екала на ходу селезенка.

— Куда же ты, Андрей! — кричал вслед конюх. — Домой иди! Или уж в Свободное! Родители-то эвон как переживают!

Андрей сделал большой круг, обходя скирды: Альбинкиных следов не было. Снег искрился, чистый, белый, целомудренный…

Потом он брел по дороге и среди свежих конских и тележных следов искал старые, оставленные Альбинкиными полусапожками. Почему-то казалось, они должны сохраниться даже после такого бурана: иначе невозможно поверить в то, что было ночью. Он до рези в глазах всматривался в снег, взгляд цеплялся за каждую припорошенную ямку, и сердце подскакивало к горлу.

«Жена, жена…» — мысленно произнес он, а потом негромко и боязливо сказал вслух:

— Жена, жена…

И прислушался к непривычному звучанию слова. Был в нем какой-то новый, неведомый смысл.

Так шел он по следам около часа, пока не оказался на высоком увале. Здесь снегу было мало — кроны сосен держали его на себе. И только теперь Андрей различил четкие заячьи следы, по которым так долго шел. Какого-то сумасшедшего зайца носило по лесу в разгар пурги: он кружил, прыгал по сторонам — то ли играл, то ли от врага спасался…

Андрей огляделся и узнал место. Года два назад они приходили с Сашей сюда на тетеревиный ток. Где-то внизу, под увалом, должен быть родник…

Он спустился по склону и в самом деле скоро отыскал парящий на холоде темный зев источника. Андрей встал на колени и зачерпнул ладонями воды. Вода была светлая, чистая и теплая. Он стал сваливать в родник комья снега, чтобы остудить, но снег таял мгновенно и не остужал.

Жеребчик стоял на коленях и медленно цедил воду, едва прикасаясь к ней губами.

Так и не напившись, Андрей поел снегу и пошел кочковатым, гнилым болотом. Конь тащился сзади, наступал на пятки, словно худая дворняга; повод волочился по земле и обрастал грязным льдом. Андрей все еще рыскал взглядом по сторонам, искал следы, хотя уже отчаялся найти, и вслух нараспев повторял незнакомо звучащее слово — жена.

Болото кончилось, начался беломошник с огромными мерзлыми грибами, со следами глухарей, затем под ногами захрустел кипрей среди старых порубок: природа еще хранила мелкие осколки лета — тепла, дождей, цветения…

А он все шел и бормотал себе под нос, словно очарованный. Вспугнутая с дневки сова заметалась между деревьев, чиркнула крылом по лицу и неожиданно уселась на прогнутую спину коня, запустила когти под кожу. Жеребчик взлягнул и ринулся вперед, чуть не подмяв хозяина. Сова косо слетела с лошади и опустилась на землю, распустила крылья, словно бабий подол, заурчала по-собачьи, мерцая зеленым, слепым глазом.

Неизвестно, сколько бы еще шел Андрей, если бы вдруг не очутился на берегу Кровавого оврага. Дальше пути не было. Он прошел взад-вперед, прислушался к далекому гулу воды внизу и сел на валежину. Другая сторона была совсем близко, сажен за полета, и сквозь заросли шиповника виднелась часовенка с покосившимся крестом, но перейти овраг напрямую удавалось разве что летом, в сухую погоду, когда глиняные берега были крепкими. Выход оставался один: обойти его, сделав крюк верст в семь.

Овраг начинался недалеко от Березина, и с каждым годом исток его уходил в глубь материка, разгрызая самые плодородные земли, а устьем своим выдавался к Свободному, стоящему на низком пойменном берегу Повоя. С весной он начинал греметь, ворочал камни, переносил огромное количество земли, леса, и создавалось ощущение, что овраг совершает какую-то большую и полезную работу.