Крамола. Книга 2

— Давай-давай, крути руки! — засмеялся Деревнин. — Не бойся, я здоров! А трупы все равно торчат. И народ там собирается… Сволочи вы, иуды. Меня! Меня стрелочником сделали. Пенсию отобрали. Заслуженную пенсию! Я той же власти служил, которой и вы служите. А меня под топор?! Сами панствуете, вон в каких теремах-то живете. За что же вы меня, своего?.. Вот и получайте трупы! Что? Богатое наследство? Богатое! Это вам за предательство! Получайте! Получайте!

Он нервно дергал пальцем, словно давил спусковой крючок.

Потом вытер губы, вздохнул облегченно.

— Если сейчас хоть волосок с головы… Отсюда народу крикну. Ладно, я стрелял. А вы-то — мертвых кислотой! Крикну народу — всем вам гроб с музыкой.

Кирюк выслушал молча, покусал губу.

— Какому народу? — спросил он устало. — О чем вы, Деревнин?

— Нашему народу, — усмехнулся тот. — Советскому!

— Где же он? — Кирюк заложил второй палец в карманчик жилета. — Ну где? Где ваш народ?

Деревнин медленно обернулся…

У ворот было пусто. Ни одного человека, если не считать милиционеров и пожарников.

Он не поверил, пошел к воротам и увидел лишь мамаш с колясками, легко бегущих под гору.

— Ладно, Деревнин, идите вы к… — Кирюк махнул рукой. — И прошу вас, не попадайтесь мне на глаза. Обходите стороной. Прошу вас.

Он стоял, упершись головой в решетку ворот, и стальные прутья сжимали виски…

Николай вернулся в отдел поздно, глядя себе под ноги, прошел в кабинет и повалился в кресло.

Под стеклом на столе лежали ориентировки с портретами на пропавших без вести людей. Первой в ряду — прабабка, Любовь Прокопьевна Березина, мать Мелитина. Текст был короток, холоден и прост: «…20 мая 1962 года ушла из дома и не вернулась… Приметы: рост, цвет волос, глаз… Особые приметы: носит черную монашескую рясу, крест…. Знающих что-либо о местонахождении просят сообщить…»

Второй в ряду стояла вечная беда и боль деда — его сестра, Ольга Николаевна Березина. Дед все‑таки настоял подать ее в розыск, надеялся, верил, хотя умом понимал все. И тоже — приметы, особые приметы. И даже портрета нет настоящего, а тот, что нарисован художником со слов деда — искусственный, не живой. Пожалуй, теплее и верней портрет словесный.

Дальше по счету шли Алексей Иванович Березин, матрос; Всеволод Иванович Березин, специалист по селекции лошадей; Михаил Михайлович Березин, врач…

Их можно было искать вечно.

Ориентировки на минуту отвлекли внимание, хотя давно примелькались и походили больше на музейные экспонаты.

Можно больше не торчать в отделе, а ехать домой, но там пусто и оттого невыносимо холодно. Сутки назад, вернувшись с дедом из психиатрической больницы, Николай не смог оставить его в Нефтеграде. Уговоры не действовали, даже правнуком не удалось заманить. Не отвезешь на машине, — заявил дед, — уйду пешком. Мне не привыкать:

И дальше порога шагу не ступил в казенной квартире внука.

Пришлось вместе с ним отправлять Светлану и Андрюшку. Как они там, в келье на «родовом» березинском холме? Может, поехать сейчас к ним? Оставить все, скинуть погоны — а самовольный отъезд будет их стоить, — и в свою «вотчину», к родне, к дорогим и любимым людям. Пока они живы, пока — не приведи Бог! — не попали под стекло в один ряд с другими. Как бы хорошо сейчас сесть вчетвером, обняться, прижаться головами и, закрыв глаза, просто молчать.

Нет, рано! Нужно дождаться утра, рассвета, чтобы поехать в монастырь, на место происшествия. Поехать, чтобы самому, своими глазами увидеть…

Только самому надо посмотреть и яму, и трупы, вкусить историю во всей ее плоти и крови, вдохнуть ужас, может быть, пережить смерть. И тогда понятна станет жизнь отца, жизнь деда и бабки, жизни тех, кто угодил под стекло на столе. Возможно, тогда приблизится открытие заповеди, совершенное дедом: непротивление злу насилием. Как же научиться прощать палача, глядя на его жертвы?!

Неужели свершится предсказание деда, и ему, внуку, придется крикнуть Слово и Дело, чтобы вырвать людей у безумия?

А разве не безумие было сегодня?..

Когда Кирюк увидел толпу у ворот, он испугался не на шутку. Нет, он не боялся ни Деревнина, которого легко скрутил в бараний рог, ни шумящего, разгоряченного народа. Он слишком хорошо знал жителей Нефтеграда, чтобы всерьез принять мятежную ватагу. Из коротких разговоров Николай понял, что Кирюк в первый момент решил, что люди каким-то образом узнали о ядерном заряде, который готовили для спуска в скважину. Работы вели приехавшие специалисты, причем в режиме строгой секретности. Но если произошла утечка информации, значит, проболтался кто-то из посвященных, а скорее, сделал это умышленно. Как же работать, коли в аппарате сидит настоящий враг?

А потом, если люди взбунтовались из-за ядерного заряда, то их уже ничем не проймешь, не сагитируешь за прирост нефтедобычи, не убедишь интересами экономики, государства и партии. Это просто были бы другие люди.