Крамола

Кроме того, будучи лишь видимой частью «антисоветского айсберга», диссиденты не только не могли, но и не пытались возглавить и организовать разнообразные формы оппозиционной деятельности. О значительной их части они просто не знали, как и все население СССР, но даже если бы и знали, то, верные своему отрицанию «подпольщины», вряд ли бы стали связываться с сомнительными «конспираторами». Однако тот факт, что с середины 1960-х гг. судебные преследования инакомыслящих пошли на спад, а затем и почти совсем прекратились, вовсе не означал, что размах традиционной крамольной деятельности пропорционально снизился. 11 октября 1972 г. председатель КГБ Ю.В. Андропов и Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко информировали ЦК КПСС о количестве профилактированных участников «группирований политически вредного характера». За пять лет (с 1967 по 1971 г.) было выявлено и профилактировано 13 602 человека, входящих в состав 3096 «группирований»[80]. В среднем получается 2720 человек в год. Если вспомнить, что в середине 1950-х гг. задержание за антисоветскую агитацию и пропаганду почти автоматически означало арест и судебное преследование, то уровень оппозиционной активности населения в первые годы пребывания Брежнева у власти нужно признать весьма высоким (выше даже, чем во время вспышки репрессий в 1957-1958 гг.). Можно даже говорить о серьезных, хотя и кратковременных, симптомах кризиса во взаимоотношении населения и власти. Причем среди осужденных по-прежнему доминировали рабочие

[81]. Однако новый курс в политических преследованиях крамолы, связанный с именем Ю. Андропова, начал постепенно приносить свои плоды, а оппозиционная активность населения пошла на спад. В справке от 12 февраля 1976 г. о состоянии прокурорского надзора за следствием в органах государственной безопасности и работе отдела за 1975 г. отмечается, что в 1975 г. «предостережено» только 484 человека. Из них лишь один впоследствии был привлечен к уголовной ответственности[82]

.

В конце 1970-х гг. появились симптомы того, что режим снова засасывает в воронку растущего простонародного недовольства. Если в 1969-1977 гг. – пик «брежневизма» – не было зафиксировано ни одного случая крупных массовых беспорядков, то в 1977 и в 1981 гг. появляются первые ласточки новой «беспорядочной» волны: хулиганские волнения в г. Новомосковске Тульской области и антимилицейские беспорядки с этнической подкладкой в г. Орджоникидзе (Северо-Осетинская АССР)[83]. Симптомы социального кризиса проглядывали в охватившей страну в конце 1970-х гг. эпидемии повального пьянства. По сравнению с 1960 г. потребление спиртного выросло в два раза. На учете состояло 2 миллиона алкоголиков. В 1978 г. в органы милиции было доставлено около 9 миллионов пьяных, свыше 6 миллионов попали в вытрезвитель

[84]. Горючего материала для новой волны массовых беспорядков было более чем достаточно.

Какое-то время «беспорядочный» синдром удавалось сдерживать, но правоохранительные органы уже предчувствовали новую вспышку массовых волнений. Не случайно престарелый Генеральный прокурор СССР Руденко бомбардировал ЦК КПСС докладными записками о состоянии преступности, а органы МВД запасались специальным химическим средством «Черемуха-10». С его помощью сначала предполагали прекращать «буйства и бесчинства отдельных лиц», чтобы «исключить в каждом конкретном случае применение оружия»[85]

. С 1972 г. это средство применялось только в тюрьмах и лагерях, но в 1976 г. МВД потребовало у ЦК КПСС разрешения использовать «черемуху» и вне тюремных стен.

(После смерти Брежнева и еще до прихода к власти Горбачева кривая негативной «пассионарности» советского общества поползет вверх – после двух довольно спокойных лет, во второй половине 1984 – начале 1985 г., фактически за полгода, произойдут два крупных волнения, одно из них на этнической почве в столице Таджикистана Душанбе. Во второй половине 1985 г. вновь будут зафиксированы давно забытые беспорядки в воинских эшелонах с призывниками в Советскую армию. Вопрос удостоится специального рассмотрения на заседании Секретариата ЦК КПСС[86]).

Чем дальше, тем больше становилось ясным, что сугубо административными и полицейскими мерами и даже «подкупом» народа нельзя преодолеть предрасположенность больного социума к разнообразным формам выражения недовольства. Реально или потенциально конфликтные периоды как бы обрамляют и время пребывания Брежнева у власти, косвенно свидетельствуя о социальной нежизнеспособности «застоя» как формы правления и образа жизни. Страна вступала в новую эпоху, уже сидя на бочке с порохом с зажженным фитилем.