Красавица Амга

«Где он мог его спрятать? — размышлял Аргылов. — Отсюда на север есть одна покосная мшарина. Не там ли, вблизи сена? Мерзавец этакий, он ещё и «не звал»! От него, голяка, оказывается, ещё и приглашение требуется. Звал не звал, а с конём распрощаешься. Обязательно найду! Всё переверну вверх дном, погоди уж!»

Проехав с версту по дороге, Аргылов свернул на узкую тропинку. Сани то и дело застревали меж деревьев, по глубокому снегу они тащились едва-едва. Наконец выехали на мшарину с ельником по краям. Аргылов осмотрелся. Чистогал на середине мшарины нетронуто белел. Нигде не видать было и стога, лишь на противоположном краю из-под снега торчали колья — жерди развалившейся загородки. Неужели Чаачар забросил эти места? Нет, должен он тут косить: при его крайней скудости привередничать в выборе покосов особенно не приходится. Или успел ещё с осени вывезти? Но и тогда для зоркого глаза кое-какие знаки остались бы.

Переговорив с Угрюмовым по-русски, Сарбалахов сзади крикнул:

— Поедемте обратно! Чего попусту вязнуть в снегах…

Ничего не ответив, Аргылов направил коня в обход, по окраине мшарины. Конь сильно припотел, на ходу он часто и жадно стал хватать губами снег. Ни живой души кругом! Но видели же Чаачара на днях с конём! Не отправил ли он его в другой наслег, прослышав о белых? Уже смирившись мысленно с неудачей, Аргылов далеко в стороне увидел что-то необычное. Не тень ли лиственницы упала там, образовав на снегу нечто похожее на вал? Нет, уж слишком длинно тянется… Аргылов подстегнул коня, заехал в перелесок, приблизился. Так и есть: дорога! Сено возят. По сторонам дороги лишь кое-где оброненные травинки — вон как бережно возит, стервец! Поставь их возить чужое добро, не так бы чисто работали, мерзавцы! Аргылов ещё раз подстегнул коня лиственничным прутом. Конь пошёл мелким намётом и вскоре остановился враз, осев на все четыре ноги.

Аргылов живо соскочил с саней. Ай да я! Вот вам и стог сена, вот вам и белый конь Чаачара!

— Идите сюда!

С дробным стуком задние подъехали и остановились возле загородки. Обрадованный Сарбалахов закрутился на месте.

— Ну, старик Митеряй! Ума у тебя на семерых!

— Да, хорошо! Хорошо! — ротмистр Угрюмов похлопал старика по плечу. Аргылов в этот раз не отстранился.

— Ну и ну! — удивился даже Харлампий. — Сущий шаман! — И поманил к себе солдата, худого парня лет двадцати: — Иди запряги.

Тот стоял, уткнувшись в носки старых своих торбасов.

— Нохо, Лэкес! Слышишь, нет?!

Отвернувшись от Харлампия, парень не на него, а на Сарбалахова поднял умоляющие глаза:

— Господин… Э, брат командир… У старика ведь это единственный конь. Если возьмём по-воровски…

Харлампий схватил Лэкеса за грудки и начал было трясти, но Сарбалахов ткнул его в плечо черенком нагайки:

— Иди, запряги сам! Никто, Лэкес, тут не крадёт, таков военный порядок. Ты не думал ли, что на войне люди друг друга упрашивают? Велика ли жертва — лишиться коня? А вот мы можем лишиться жизни. Посуди сам, что дороже? Кроме того, парень, приказ выполняют беспрекословно. Я тебя прощаю. Иди, помоги запрячь лошадь.

Вдруг откуда-то сзади послышался задыхающийся хриплый голос:

— Люди! О, люди! Пощадите…

В облезлой заячьей шапке, в ветхой оленьей шубёнке, второпях застёгнутой не на те пуговицы, подбежал, еле дыша, старик Чаачар, повалился в ноги Сарбалахову и молитвенно поднял на него глаза:

— Господин… Молодой господин мой! Выслушай мольбу старого бедняка, не отнимай коня… Если лишусь его, мне конец!

Опешившие от неожиданности похитители разом опомнились и вразнобой загомонили.

— Не бабы мы, чтобы разнюниваться! — гаркнул Харлампий.

— Подымайся, старик, — спокойно сказал Сарбалахов, отодвигая ноги от ищущих рук Чаачара. — Ты нам соврал, что коня не имеешь. За это мы могли бы тебя покарать. Но, учтя твои седины, мы тебя прощаем. Так что молись своему богу-покровителю. Другие на нашем месте могли бы поставить тебя и под дуло ружья.

Что-то кинув резкое, ротмистр Угрюмов отошёл и уселся на сани. Сарбалахов поспешил за ним, а старик Чаачар подбежал к Харлампию, уже выводящему на дорогу его белую с чёрной отметиной лошадь.

— Не отдам! — Он вцепился в повод.

Харлампий двинул старика наотмашь. Оглушённый ударом, тот упал затылком на ближайшие сани, но когда сани тронулись, он пришёл в себя и схватился за заднюю перекладину. Протащившись так несколько шагов, старик Чаачар вдруг вскочил на ноги и опять принялся отнимать вожжи.

— Остановитесь! Выслушайте меня!

Пряча лицо в соболий ошейник, возница потянул вожжи к себе, а никем не управляемый конь пошёл обок дороги по целику, обошёл переднюю подводу, вывел сани опять на дорогу и, ударившись оглоблями в дерево, вдруг встал, вывернув сани поперёк. Задний конь не успел ни остановиться, ни отвернуться и грудью толкнул человека.

Только сейчас, упав поперёк саней, старик Чаачар вдруг признал возницу. Удивлённый, он некоторое время лежал без движения, стараясь откинуть наползшую на глаза шапку, затем, опираясь о передние вязки, медленно поднялся.