Красавица Амга

— А-а! Это ты, старик Митеряй! Ездишь с ними… Думал я, никто о двух ногах не сумеет отыскать, но ты не из таких, от тебя не спрячешь!

— Хватит болтать! Вот они велят-требуют, — Аргылов кивнул на своих спутников. — Я и сам вроде задержанного…

— Тебя задержали? Или ты стал красным? Почему-то я не знаю случая, чтобы волк превратился бы в лисицу-крестовку…

— Поди прочь! Я ничего не знаю и не решаю!

— Он ничего не знает! Наводит, чтобы ограбили, и «ничего не знает». Довольно ты меня, глупого, обманывал, теперь-то уже не обманешь!.. Народ весь от тебя отвернулся, остались у тебя одни бандиты!

— Проваливай!

— Не рычи-ка, лопнешь!

— Ну, с-собака! — Длинным толстым прутом Аргылов изо всей силы ударил старика по лицу. Ещё и ещё раз…

— Аа-ы-ы!..

Сзади подскочил Сарбалахов:..

— Митеряй, успокойся! Так нельзя…

— Я этого чёрного пса… я заставлю его замолчать!

Старик Чаачар вытирал окровавленное лицо шапкой.

— Всю жизнь, паук, тянул из меня соки! Мало тебе показалось, так теперь последнего коня отбираешь?

Аргылов отбросил прут и схватился за кобуру Сарбалахова.

— Дай! Пристрелю собаку, как собаку!

— Стреляй! — Чаачар подошёл вплотную и подставил грудь. — Стреляй, злодей! Не думаешь ли ты, что, убив меня, заживёшь, пуская в небо толстый синий дым? Врёшь, настанет и для тебя час расплаты! Да пусть твой дом родовой запустеет, да погаснет твой очаг!.. Пусть от жилища твоего не останется и пня, пусть имя твоё исчезнет без следа… и да будет так! Пусть я проклял тебя кровавым проклятьем!

Сарбалахов спихнул Чаачара с саней, направив коня Аргылова на дорогу, вытянул его кнутом вдоль спины и тут же сноровисто вскинул своё тело на сани.

Сзади, нагоняя их, нёсся отчаянный вопль старика:

— Проклинаю!.. Проклинаю!..

На большой дороге встретились с Харлампием, поджидавшим их.

— А этот конёк, если совладать с ним, резв на ногу! — с видом знатока оценил Харлампий коня Чаачара. Вдруг, словно полоща рот водой, он забулькал-засмеялся, показывая пальцем на молоденького солдата, с понурой головой сидевшего на санях. — Кого это вы взяли с собой: солдата или детёнка из зыбки? Спустить бы с него штаны, да голым задом на снег. Ха-ха-ха!..

Никто в его сторону даже не глянул. Сарбалахов подошёл к Аргылову:

— Ну, Митеряй, куда теперь двинемся?

Вобрав голову в плечи, Аргылов мрачно молчал. Сарбалахов деликатно кашлянул, и тогда Аргылов нехотя поднял на него глаза:

— Почему ты не дал мне пристрелить этого мерзавца?

— Приказ генерала! До поры до времени население не притеснять, не озлоблять, действовать уговорами.

— Значит, он волен изрыгать на меня всё, что заблагорассудится?

— Если бы мы пристрелили этого старика, то ославились бы. Узнай это генерал…

— А моё доброе имя? Этот чёрт сегодня же зальёт весь свет своими проклятиями! Это как? Вы это берёте в толк или нет?

Сарбалахов промолчал. Аргылов снизу вверх метнул на Сарбалахова злобный взгляд и махнул рукой вперёд. Через полкёса они выехали на чистую луговину, где на опушке леса притулилась избушка. Аргылов знаком показал: едем мимо! Скоро дорога свернула с луговины и привела их к большой елани.

— Что, заедем сюда? — с передних саней крикнул Харлампий.

— Заедем, заедем! — махнул Аргылов.

Сарбалахов пустил своего коня рядом.

— Митеряй, а здесь кто?

— Увидим, когда приедем… Давай быстрей! И без того запозднились.

— Разве ты не останешься поджидать нас?

— Чего ради, когда с твоей помощью раскрыт? Теперь уже нет смысла скрываться, теперь уже всё равно… Здесь живёт старик, сын его подался к красным. Посмотрим, что этот запоёт…

Глава девятнадцатая

Окна в закуте не было. Кычу бросили на дощатые нары, настеленные впритык к стене. В голове у неё было темней, чем в этой глухой норе: мысли её бились, как застигнутый в дупле горностай, ни просвета хоть с игольное ушко, ни искорки надежды. Раньше она думала, что ничего не может быть ужаснее смерти. Но оказалось, что нет беды большей, чем гибель мечты, и человек, хотя и бьётся сердце у него, хотя и не гаснет мысль, превращается в труп.

Здесь, в чёрной половине избы, царила гнетущая тишина. Люди притаились. Замолчал даже говорун Халытар, в обычное время тараторивший без умолку. Или его куда услали? Изредка шёпотом переговаривались женщины да время от времени из белой половины приходила вконец потерянная мать. Барабаня костяшками пальцев в дверь, она шептала:

— Птенчик мой, голубушка! Есть не хочешь ли? Говори же что-нибудь, миленькая…

Кыча не отвечала: что она могла сказать? Сказать, что не может есть? Мать расстроится пуще прежнего…

— Должно быть, спит, — шептала Ааныс батрачкам. — Проснётся, так дайте мне знать.

Судя по звяку посуды, настало время второго полдника. Обитатели чёрной половины чуть забылись и стали разговаривать полушёпотом. И опять лёгкий дробный стук в дверь:

— Голубушка, маленькая моя. Проснулась? Почему не отвечаешь? — Не дождавшись ответа, она вдруг закричала: — Что с тобой, доченька? Да там ли ты? Кы-ыча!

Хлопнула дверь в белой половине, донеслись голоса вошедших, и вскоре на двери чулана загремел замок, а на стену легла слабая полоса света.