Красавица Амга

— Брось об этом! Ты лучше вспомни ещё что-нибудь.

— Комсомолец да ещё чекист! Выволокут во двор… Валерий, заедем сначала к твоим, а? Мне бы хоть раз увидеть… А потом — пусть!

Валерий промолчал: нет, он не хотел, чтобы Томмот встретился с Кычей. Что угодно, только не это!

— Не поверят мне… — видя его неприступность, опять пробормотал Томмот. — Кто там меня знает?

Уловив, что Томмот уже не настаивает на свидании с Кычей, Валерий поспешил увести разговор в сторону от этой темы.

— Я знаю! — горячо отозвался он. — Я скажу, и всё! Меня знает сам Пепеляев. Только надо вести себя умно, ни под каким видом не говори о моих последних днях в Чека… Ты держись меня. Будет мне хорошо — будет хорошо и тебе. Мне станет плохо — тебе будет совсем худо.

Томмот молча кивнул, соглашаясь. «Будет мне плохо — не поздоровится и тебе», — подумал он.

Глава двадцать первая

Перед тем как сойти с большой дороги на тропу, старик Аргылов огляделся. Затем с неожиданным проворством он нырнул в глубину леса, пробежал по тропе, обсыпанной мелкой древесной трухой и корьём, прислушался, приподняв наушники шапки, и, успокоенный, вступил на еле заметную тропку, шагая стопа в стопу по запорошенным, ранее им же самим проложенным следам. «Времена проклятущие! Прежде такая жуть не могла и присниться, — думал старик. — Где это видано, чтобы к собственному добру человек пробирался тайком, как вор?»

В версте по этой тропинке, в лесной чащобе, рядом с глубоким, не промёрзающим до дна озерцом, Аргылов укрывал своего любимого иноходца Кэрэмэса. При красной власти старик прятал коня у знакомых в соседнем улусе вместе с той злополучной, оставленной на откорм кобылой, а сейчас перевёл сюда, где надёжнее. Сюда он привёл коня в глухую ночь, минуя собственный дом, таясь, чтобы имеющие глаза не видели, имеющие уши не слышали. Ещё прошлой осенью, к первопутью, он сам построил тут изгородь и выгон, завёз впрок сена. Ухаживал он за любимцем сам, не доверяя этой работы даже Суонде, опасаясь, как бы бесхитростный малый ненароком не позволил догадаться посторонним о тайне.

Оскользнувшись, Аргылов схватился за тонкую листвяшку сбоку тропинки, мёрзлая листвяшка с треском сломалась, и в тот же миг с быстротой пули перед глазами падающего старика просвистел какой-то чёрный предмет и, чмокнув, воткнулся в ствол лиственницы на противоположной стороне тропинки. Аргылов упал. Ещё не понимая, что произошло, он лёжа повернул лицо: что это? Затем, поднявшись и поправляя сбившуюся шапку, он увидел за корягой что-то изогнутое, отбросил сломанную листвяшку и удивился: самострел… Откуда? И тут явилась на ум страшная догадка: «Мой иноходец!»

К знакомой чаще он прибежал быстро. Сквозь стену вековых лиственниц светлела впереди прогалина. Тяжело дыша от бега, старик остановился: воротца изгороди были распахнуты настежь! Хоть и видя воочию, что выгон пуст, Аргылов зачем-то побежал вдоль изгороди, весь дымясь на морозе испариной.

— Кэрэмэс! Кэрэмэс!

Он попробовал ногой катыши конского навоза: все мёрзлые, тёплых не оказалось. Навильники сена, разбросанные им по выгону вчера вечером, тронуты чуть заметно.

— Кэрэмэс! Кэрэмэс!

На голос хозяина иноходец всегда отвечал ржанием, но сейчас, как ни прислушивался, задрав голову к небу, Аргылов, никто ему не отвечал, кроме робкого зимнего эха: «…Мэс… мэс…» Старик подошёл к воротцам выгона: вот прошёл его конь… Пошёл по следам. Отпечатки копыт привели к проруби на озерке и исчезли. Вернулся. Других уходящих следов не обнаружил — кругом лежал нетронутый снег. Потом уже, вглядываясь в тропу, по которой пришёл сюда, старик увидел: вот они, совсем свежие отпечатки копыт! Кэрэмэса увели, а он, безглазый, и не заметил давеча, когда рвался сюда. Кто и как узнал, что своего Кэрэмэса он укрывал здесь? Аргылов пошёл назад. Вот сломанная им листвяшка, вот и самострел. Он стал рассматривать лук и ахнул: самострел оказался его собственным. Вот три чуть заметных насечки — его знак на всех охотничьих снастях. Стрела вонзилась в толстую лиственницу. Он с силой дёрнул её, но лишь сломал, железный наконечник глубоко ушёл в дерево. Ещё раз дёрнул — и обомлел: стрела вонзилась на высоте его груди!..

Темнеющий лес перевернулся в его глазах вниз кронами, старик бессильно опустился в снег и долго сидел так. Лес всё теснее смыкался вокруг него. Дремуче глуп человек, пока не станет наступать на собственную бороду! Этот самострел был насторожен на него. Эта стрела должна была насквозь пронзить его грудь, а он в мыслях только и держал «Кэрэмэс! Кэрэмэс!». Не поскользнись он да не сломай листвяшку, которая раньше времени сорвала волосяной силок самострела, — лежать бы ему вот здесь мёрзлым трупом. Должно быть, ангел-хранитель подставил тут ему ножку. Слава тебе, господи!