Красавица и чудовище

"Я не такая, как Жак. Ему никогда не приходило в голову оправдывать ожидания людей от нашей семьи. Поверьте мне, есть множество людей, которые разочаровались в нем, которые свысока смотрели на него, когда он отказался идти в медицину и согласился быть малоизвестным, довольно молодым военным офицером - и те, кто, кажется, не принимает его обязанности всерьез, если на то пошло. Но это потому, что они на самом деле его не знают. Они не знают, что он на самом деле сделал со своей жизнью, что он еще планирует с ней делать, и то, что так много людей недооценивают его и относятся к нему легкомысленно, является частью того, что позволяет ему так хорошо это делать. Но я этого не хочу. Я хочу то, чего, я уверена, хотел первый Бентон, и первый Рамирес, и первый Чоу, которые занялись медициной. Я просто хочу быть врачом, Альфред. Это все. Просто быть врачом, который делает то, что должен делать врач, по одному пациенту за раз, потому что это наполняет его радостью, и он знает, что это то, что он выбрал, а не то, что все от него ожидали."

Она остановилась, внезапно и остро осознавая, что никогда еще никому не говорила об этом так ясно.

В том числе и себе, с удивлением подумала она. Я никогда раньше не находила для этого слов. Может быть, потому, что я никогда не смотрела на это так ясно, пока мне не пришлось объяснять это ему. И я действительно должна объяснить это ему, даже если мне больше никогда не придется объяснять это другому человеку. Я должна была сказать ему.

"Я могу понять это," - сказал он ей, и она поняла, что он действительно мог. Он понимал с ясностью, с которой никто не мог сравниться. Он смотрел на нее еще несколько мгновений, а затем его глаза потемнели, и он отвернулся, как если бы не мог больше встречаться с ней взглядом.

"Я могу понять это," - повторил он тихим голосом, переполненным эмоциями, которые она не могла разобрать, "потому что я тоже убегаю."

Она пристально посмотрела на него и внезапно поняла, что это была за эмоция. Это был стыд. Хуже того, это было смешано с ужасом. Это была та тьма внутри него, и она пугала его так же сильно, как нейрохлыст пугал ее, но...

"Вы не правы," - мягко сказала она ему. Он замер, а она сжала его руку. "Я знаю, чего вы боитесь, и вы не правы."

Неподвижность висела между ними несколько долгих, тихих секунд. Затем, наконец, он снова посмотрел на нее, и она почувствовала бушующую силу его эмоций.

В этот момент она поняла, что ни один из них никогда не сможет лгать другому. Что бы ни случилось с ними, в этом не могло быть никаких увиливаний, никакого обмана. Но то, что они не могли лгать, не обязательно означал, что то, во что они верили, было правдой, и она чувствовала силу его отказа. Чувствовала, что ему нужно задушить монстра, прежде чем монстр уничтожит его или, что еще хуже, людей, о которых он заботился.

"Я знаю, чего ты боишься," - повторила она и еще сильнее сжала его руку, встряхивая ее для выразительности. "Я знаю. Не знаю как, и не знаю почему, но знаю, и ты не прав."

"Нет," - наполовину прошептал он. "Ты не права. Тебя там не было. Ты не видела."

"Мне не нужно было быть там," - мягко сказала она. "Я была здесь. Я видела человека, который пришел за мной, который спас меня, и я знаю этого человека лучше, чем когда-либо знала кого-либо за всю свою жизнь. Я знаю его лучше, чем себя, потому что я вижу и чувствую его целиком и полностью. Потому что... О, у меня нет слов, Альфред, как и у тебя, но ты понимаешь, о чем я!"

"Аллисон..."

Его рука сжалась на ее руке, и она впервые почувствовала ее истинную силу в этоих тисках. Было больно, но это была приятная боль, и она не мигая смотрела ему в глаза, зная, что он собирался сказать.

"Я убивал людей," - сказал он ей, его голос дрожал, его глаза были бездонными, как межзвездное пространство. "Так много людей. Я убил очень многих. Это было... это было... Боже, я не знаю, как сказать, на что это было похоже!"

Он дрожал, и она положила левую руку поверх той, которая сдавила ее правую, когда увидела призраки в его глазах и почувствовала то, что он чувствовал, когда столкнулся с ними.

"Я должен был это сделать," - сказал он. "Должен был. Если бы я этого не сделал, погибло бы еще больше людей, и не только на Клематисе. У меня не было выбора, я знал это, и это было то, чему меня научили. Но у меня это так хорошо получалось. Я был как... как машина, Аллисон. Ледяным, сосредоточенным и целеустремленным, я никогда не был таким живым в жизни. Хуже того. Это была потребность... голод. Я точно знал, что делаю каждое мгновение, и я никогда не колебался, никогда не вздрагивал, никогда не останавливался, чтобы думать о тех жизнях, которые забирал. В конце я был покрыт, буквально залит кровью, и я, вероятно, застрелил как минимум дюжину людей, которые пытались сдаться, прежде чем я смог заставить себя остановиться."

Его душа была в его глазах, задушенная призраками его мертвых, и она увидела в ней боль. Она поняла это и почувствовала слезы в собственных глазах.