Красавица и генералы

- Вот они объединились во имя спасения отечества, - почти дословно повторив призыв объявлений Добровольческой армии. - Мне сказали, что здесь нужны помощницы... Я пришла помогать.

Ее взгляд говорил, что она прощает Нину. И ненавидит, и прощает. Это было так же непостижимо, как и кровавая жизнь.

4

Все непостижимо. Казаки слышать не хотели о том, чтобы воевать.

Чернецов погиб.

Партизанские дружины калединцев истаивали. Все ярче краснела кровь на снегу, теснее сжималось полукольцо вокруг Новочеркасска и Ростова.

Постепенно наладилась деятельность привокзального лазарета во многом благодаря энергии и бескорыстию Нины. Ее имя стало известно, называлось членами Войскового правительства как пример безответной преданности, а в "Донской волне" напечатали статью с ее портретом. Со всех сторон Нина слышала: "Если бы все вели себя так же!.." Ее приглашали на вечеринки, где царило молодое веселье, пили цимлянское и кахетинское, пели романсы и танцевали. Она познакомилась со светло-русым капитаном Корниловского офицерского полка Ушаковым. Он был легко ранен под Таганрогом и сейчас выполнял миссию связи при войсковом атамане. В отличие от многих беженцев Ушаков не говорил об ужасах, грабежах, изнасилованиях, о которых, наверное, мог бы поведать, так как пробирался на Дон под видом солдата-фронтовика в кипящей массе, навидившись всякого. Когда один пожилой мужчина красочно описывал, как у него на глазах выбросили из вагона на штыки старика и увели куда-то молодую жену переодетого ротмистра, Ушаков сел к пианино и заиграл русский гимн. Все замолчали, многие осуждающе на него поглядывали. Рассказчик попытался продолжить повествование о своих злоключениях, он был деятелем министерства продовольствия, либералом, и на его тучном красноватом курносом лице с рыжеватой эспаньолкой отразилась насмешливо-пренебрежительная мысль, которую он подумал об игре капитана.

- Не хотите нашего, можно французский, - сказал Ушаков и заиграл другое.

Медлительную отечественную музыку сменила напористая "Марсельеза", прозвучавшая как насмешка над деятелем. В гимне союзной Франции звучала и французская революция.

Капитану Ушакову двадцать семь лет, у него хорошее лицо, немного скуластое и открытое. Усы подстрижены по-английки коротко, на груди боевой орден Святого Владимира с мечами на черно-красной ленте. Он закончил Павловское училище, не раз видел государя императора, нес караул в Зимнем дворце и служил в гвардии. Танцуя с ним, Нина слушала истории из жизни юнкеров-павлонов, которые он рассказывал без малейшей улыбки.

- Во время вечерней переклички ротный что-то говорит фельдфебелю, а тот объявляет: "Послезавтра годовой бал в Смольном институте. Желающие юнкера будут отпущены до двух часов ночи. На нашу роту получено двадцать билетов. Желающие два шага вперед!" - Ушаков кружил Нину уверенно и глядел ей в глаза. Казалось, вот-вот они налетят на какую-нибудь пару. Но он невозмутимо продолжал: - Сначала полная тишина. Ведь послезавтра сдавать репетиции по тактике. Затем три юнкера все же делают два шага. Тишина. "И это все?-спрашивает ротный. - Мало! Фельдфебель, назначьте семнадцать желающих юнкеров!"

Нине весело. Беззаботные лихие юнкера, один из которых так ладен и уверен в себе, кажутся ей реально существующими. Она не помнит и не хочет думать, что большинство из них убиты за три с половиной года войны.

Нину пытались пригласить другие кавалеры, цыганистый вислоносый есаул, изящный молодой человек с бело-синим университетским значком, богатый купец Посполитаки, похожий на итальянского графа. Но ей было интересно с Ушаковым, и он снова кружил ее, рассказывая новые истории.

Вот маленький павлон едет в трамвае и вдруг на остановке видит, что поднимается отставной генерал. Что делать? Маленький павлон уже усвоил, что в училище при входе офицера первый его увидевший командует: "Встать, смирно!" И в тот же миг, как генерал стал отодвигать дверь, павлон вскочил, взметнул руку к козырьку и гаркнул: "Встать, смирно!" Генерал остановился с открытым ртом н только пальцами перебирал по борту пальто. За генералом вошел кондуктор. Он одной рукой отдал честь, другой дернул за шнур звонка, и трамвай остановился. Все мужчины в трамвае встали, дети заплакали, женщины заохали. Порядок рухнул.

И снова они танцуют. Она смеется, голова кружится от цимлянского, музыки и чего-то ускользающего, милого, настоящего.

Он любил довоенное, навсегда канувшее. И она вспомнила народный дом, молодых заводских и рудничных служащих, что-то объединяющее, сильное, сильнее чего уж потом не было.

Ушаков рассказывал о караулах в Зимнем: великаны - кавалергарды в медных блестящих кирасах, бородатые казаки в меховых шапках времен 1812 года, с белыми султанами, а пожилой унтер устроился на скамейке, разложил круглые жестянки с красным и черным гримом и гримирует каждого солдата, все они делаются румяные и совершенно похожие друг на друга.

Нине хорошо рядом с Ушаковым, она перестала думать, что надо работать, хлопотать и добиваться еще более прочного положения.