— А что ж хорошего? Таких людей никто не любит. Если характер у твоего братца не изменится, вырастет из него бандит какой-нибудь или убийца. Кто в детстве никого не слушает, для того и законы потом не указ будут.
Обидевшись за брата, я принялась горячо его защищать:
— Неправда! Рин добрый и хороший! Не будет он бандитом. А ты, баба Таня, обиделась на него за то, что сегодня утром он на тебя огрызнулся, а вчера домой прибежал, когда ужин уже остыл. А позавчера Дуню акварельными красками раскрасил… — Я запнулась, осознав, что проказы Рина, о которых можно рассказывать бесконечно, вряд ли смягчат сердце бабы Тани. Затем добавила тихо: — Он же не знал, что краски такие вредные, и Дунька, помыв себя язычком, отравится и долго тошнить будет…
— Ох, герой! — усмехнулась баба Таня. — Хорошо все художества его описала.
Я вскочила, готовая убежать, швырнув клубок на пол.
— Обиделась за родную кровь? Да ладно, может, и не вырастет еще уголовник. Драть его надо, как сидорову козу. А некому, видно, драть. Слишком все культурные. Ох, намаются еще с ним мать с отцом…
Я села обратно и закончила свою работу, но уже кое-как, без огонька.
А перед сном пересказала разговор брату.
— Ну и что ж — что дичок? Так даже лучше! — Рин казался ни капельки не обиженным. — Зато ветки той яблоньки никто не обрывает, чтобы сорвать яблочко послаще. А птицам все равно — кислые они или сладкие, они и так клюют, и песенки распевают. И драть меня, как козу, не надо — все равно не поможет. Не стану я тихим паинькой, пусть не надеются. И убийцей не стану, можешь не бояться. Людей убивать неинтересно.
— Ты что, пробовал? — испугалась я.
— Нет. Но знаю. Разрушать всегда просто и неинтересно.
При этих словах голос его стал чужим, глуховатым. Но не успела я это осмыслить, как Рин снова стал самим собой.
— Хватит об этом. Завтра пойдем на речку! И Филю с собой прихватим.
Я взвизгнула от восторга.
Мы жили в деревне уже больше месяца, а на речку я не выбиралась ни разу. Как, впрочем, куда-либо еще за пределы бабы-таниного сада-огорода.
Операцию мы держали в строгой тайне. Из дома вышли после обеда — в это время баба Таня обычно устраивалась подремать на своей огромной кровати с пирамидой подушек (не потревожив их архитектуру, лишь сдвигая в сторону). За обедом она съязвила, что еды для Рината не приготовила: в это время суток дома он не бывает. Брат и глазом не моргнул — тем более что миска борща и кружка молока для него все-таки нашлись.
До речки, прозванной местными жителями Грязнухой, было километра два. Под лучами припекающего солнца для меня, шестилетней, не спортивной и физически изнеженной, это было большим расстоянием. Но я не ныла, зная, как раздражают нытье и жалобы брата. Рин шагал молча, даже необязательной болтовней не скрашивая моих страданий. Лишь когда за кустами заблестела мутно-зеленая речная гладь, соизволил открыть рот:
— А ты вообще-то умеешь плавать?
— Нет. — Я подошла к воде и опасливо пощупала босой пяткой. Она показалась ледяной по сравнению с раскаленным воздухом. — Меня же не водили в бассейн.
— И меня не водили, — хмыкнул Рин. — Здесь глубоко, — сообщил он, озирая Грязнуху. — И омуты.
— Значит, купаться нельзя?
— Наоборот. Проще будет научиться.
Он сбросил рубашку и джинсы.
— А ты уже здесь купался?
— Сто раз. Что застыла столбом? Сними Филю с плеча!
Дожка выглядел неважно. Жаркая прогулка не пошла жителю чердака на пользу: мокрая от пота шерстка облепила тельце, уменьшившееся в объеме раз в пять, бока тяжело вздымались, а макушка, выглядывавшая айсбергом сквозь лиловые дебри, была уже не розовой, но пугающе багровой.
Я послушно сняла зверька и опустила в траву. Он тут же заполз в тень от лопуха и с блаженным, как мне показалось, выражением прикрыл глаза-бусинки.
— Ты ведь не кинешь меня туда?..
— Конечно, нет. Разве могу я кинуть свою единственную маленькую сестренку в эту холодную мокрую воду?
Что-то в его тоне показалось мне подозрительным, и, начав стягивать платье, я замерла на полдороге. Но долго задумываться мне не дали: брат рывком завершил мною начатое, и тут же от толчка в спину мое тельце полетело со всего размаха в глубокую и быструю Грязнуху.
Говорят, таким варварским способом можно научить ребенка плавать: будто бы включается инстинкт самосохранения, и дитя автоматически начинает совершать правильные телодвижения. Полная фигня! На своей шкурке испробовав этот метод, говорю честно: научиться таким способом плавать невозможно, а вот получить нехилую психологическую травму — запросто.