Красные дни. Роман-хроника в 2 книгах. Книга 1

Первым проявил лояльность революции штабной адъютант, хорунжий Барышников, за что генерал Кузнецов во всеуслышание обозвал его негодяем. А в пути, уже на станции Валуйки, обнаружилось, что арестованный генерал, есаул Персиянов, и приставленный к ним в качестве начальника караула Барышников, и еще двое казаков 32-го полка бежали...

Миронов был хмур, он чувствовал, как поминутно накаляется вокруг обстановка, чреватая большим кровопролитием. Вызвал Алаева, откровенно обругал за разболтанность и анархию в полковом комитете, а после спросил с недоумением:

— Как же... Барышников-то? Первым, говорили, сложил оружие?

— Да негодяй, перевертыш с первых дней войны! — хмуро сказал Алаев. — Чего тут удивительного?

— Офицер... Должна же быть совесть! — непонимающе уставился на Алаева Миронов и как-то нервно передернул плечом, впервые ощутив отсутствие погон и легкое сползание портупейного ремня с положенного места.

— Портится народ на глазах, Филипп Кузьмич. А тут еще близость станиц, солнце пригревать начинает — в общем, раскисает под ногами!

— Н-да. «Раскисает!» Надо немедля пройти по вагонам, подтянуть казаков, поговорить по душам. Едем-то не к теще на блины, а в объятия Каледина. И каждому будет там известный прием: либо — в строй, либо — под расстрел!

Сидели вдвоем темной ночью, говорили о положении в России, сомнениях и надеждах простого люда, возникавших там я сям заговорах, нарастании злобы в людской массе. И вновь возвращались к судьбам рядовых казаков и близких своих друзей-офицеров. Тревога лишала сна.

И вдруг пролетно загудело под вагоном, охнули переплетения стальных ферм, осатанело загудел ветер по окатистой крыше, Миронов обнял крепкие плечи Алаева, сказал тихо и душевно, расслабляясь:

— Переезжаем Дон, Петя, родной мой! Реку нашей вековой славы и, может быть, роковую черту. Проникнись минутой, слышишь — казаки наши тоже не спят...

За стенкой салон-вагона сквозь грохот колес и вой зимнего ветра гремела размашистая, гордая песня давних походов. Слов нельзя было разобрать, но сама мелодия как бы выговаривала смысл и словесный речитатив — «По Дону гуляет казак молодой...».

— Слышишь? — повторил свой вопрос Миронов.

— Они сами знают, о чем надо петь нынче, — сказал в волнении Петр.

Уговаривал кто-то деву-невесту не плакать, не лить горьких слез, но грозно нависало над нею и над всей свадьбой некое темное гадание о скорых и неизбежных бедах-несчастьях, крушении надежд. И обрушивался на те слезы и предчувствия женского сердца дружный и властный накат несогласных мужских голосов:

Не верь ты цыганке — цыганке все врет.

Поставлю я стражу, поставлю я стражу.

Поставлю я стражу донских казаков!..

ДОКУМЕНТЫ

Из донесения комиссара 1-го св. Донского полка Ф. Агапова в Петроградский военно-революционный комитет

20 декабря 1917 г.

№ 1

Доношу, что... по моей инициативе 2 декабря было общее собрание полка для обсуждения вопросов:

Как смотрит полк на командира полка генерала Троилина, который мешает полку для общего объединения с демократией.

14 декабря — ходатайствовать перед начальством о выводе полка из Петрограда на Дон для мирной агитации против кадетов и господина Каледина, ликвидировать эту их затею мирным путем...[12]

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОБРАНИЯ

представителей казачьих частей в Смольном

от 29 ноября 1917 г.

...Составить отряд из 5-й Кавказской дивизии, из 4-го, 1-го и 14-го Донских полков и... отправить на Кубань, Дон и Терек... чтобы вручить власть трудовому народу[13].

13

Снова — тюрьма. Теперь уж не каторжная и даже не следственная, а какая-то дисциплинарная, что ли, бывшая войсковая гауптвахта, в которую сажают без суда и следствия, на бессрочное ожидание... Ковалев замерзал в нетопленной двухместной камере, с окном на северную сторону. Сюда не заглядывало солнце, уже повернувшее на лето, зима упорно держалась морозов.

Сокамерники постоянно менялись, и он успевал кое-что узнать о событиях на воле. Еще в общей, многоместной камере Ковалев узнал, что в самый канун Октябрьского переворота в Киеве собирался все-таки общеказачий съезд — конечно, под флагом Временного правительства — и вынес даже контрреволюционные резолюции, но единодушия и там, в офицерской среде, не было. Довольно многочисленным оказалось левое крыло, которое едва не повернуло ход прений в свою сторону. Украинская рада выдворила участников съезда из Киева, и «левые» хотели возобновить дебаты в Новочеркасске, но здесь их давно уже недвусмысленно поджидал атаман Каледин...

В двухместной мышеловке Ковалев сидел сначала с ростовским жителем, старым социал-демократом Донецким, но потом их развели, и тогда-то в камере появился этот странный человек, известный почти всем и каждому в Новочеркасске, войсковой старшина Голубов.