Красные крылья

Вот куда-то поехали и, наверное, взлетели. А может, как в «случае из жизни», стояли на месте или катались по земле взад-вперёд. Хотя нет, пожалуй, летели — болтало так, что всё внутри подкатывало к горлу.

Санька стало тошнить.

А потом и Ширяшкину сделалось плохо.

Иногда лётчик в окошке поворачивал голову и глядел, что происходит в бомболюке. Он, наверное, догадывался, что пассажиры всё перепачкали.

Нет, никогда бедному Саньку не было так плохо, как в душном бомболюке, где пахло разогретой краской, дымом выхлопа и рыбой.

Отец вытащил из чемодана книжку о насекомыми, разодрал её и стал подтирать пол. То есть закрытые створки. Жуки и бабочки пошли в дело, в том числе и цветной портрет саранчи.

Санёк думал, что умирает. Он, правда, не знал, как это — умирать. Но жизнь стала невыносимой. А самолёт всё болтало и болтало.

ЗАВОДСКОЙ АЭРОДРОМ

И вдруг наступила тишина. Санёк, правда, не очень хорошо понимал, что происходит. Он думал, что умер.

Створки люка стали медленно открываться, и все сошли на землю.

— Дыши, дыши, сынок! — говорил отец. — Сейчас всё будет хорошо. Ведь мы дома, в Москве! Дыши на здоровье.

И Санёк дышал, дышал, и в самом деле ему сделалось лучше.

— Вот видишь, уже улыбается, — сказал отец маме. — Всё будет хорошо. И мы ещё увидим небо в алмазах. Не волнуйся. И не надо плакать. Он — стойкий солдат. Ты ведь солдат?

Санёк от слабости говорить ещё не мог и только кивнул. Отцовы слова доходили до него, как через подушку.

Все стали благодарить лётчиков, прощаться и желать друг другу удачи.

Отец, пожимая руку Ширяшкина, вдруг спросил:

— Скажите, сколько вам лет?

— Скоро будет восемнадцать, — ответил тот солидно.

— О господи! Совсем дитя!

— Вот ещё! — покраснел Ширяшкин. — Никакое не дитя, если призвали. И я поеду дальше.

— Меня военная форма сбила с толку, — пробормотал отец. — Я думал, ты старше, и даже порой злился на твои шуточки.

— Ничего. Я не обижаюсь.

Ширяшкин присел перед Саньком на корточки и протянул руку.

— Жму вашу руку, Степаныч, как солдат солдату.

— Детский сад! — усмехнулся отец. — Чистый детский сад!

— Ну, ещё раз до свидания, товарищи! — сказал Ширяшкин, поднимаясь. — Всего вам доброго. Будьте здоровы и не кашляйте.

— От всей души желаю тебе выжить, — произнёс отец.

— Вам тоже.

А солдатскую смекалку Ширяшкин всё-таки проявил — раздал всю рыбу. И себе взял одного сазанчика.

Санёк глядел на удаляющегося фронтового друга с рыбой, завёрнутой в газету, и махал ему рукой. Тот шёл и рыба в ответ помахивала хвостом. Саньку жалко было расставаться с Ширяшкиным, он чуть не плакал. Неужели никогда в жизни им не доведётся встретиться? Неужели он никогда не пожмёт его руку, как солдат солдату? Вдруг его убьют? Издали он казался совсем маленьким, худым и ушастым. Санёк все махал и махал.

— Детский сад, чистый детский сад! — проговорил отец, глядя на удаляющегося Ширяшкина. Потом повернулся к Саньку и сказал:

— Это, товарищи, и есть завод. Здесь клепают самолёты, а также проводят ремонт авиационной техники. Из алюминиевых отходов штампуют солдатские ложки.

— Значит, мы летели на неисправном самолёте? — спросила мама. — И могли не долететь?

— Могли не долететь и на исправном, — невесело усмехнулся отец. — Да и что теперь об этом толковать! Ведь долетели. Кстати, и тут мы встречались с фашистами. К счастью, это была эскадрилья бомбардировщиков. Гоняться за нами и ломать строй им не было никакого смысла.

Ширяшкин скрылся за углом серого строения. Ушёл, как из жизни.

Санёк повернулся и остолбенел — перед его глазами простиралось огромное поле, сплошь усеянное обломками аэропланов. Из земли торчали самолётные хвосты, искорёженные фюзеляжи, крылья с ободранной обшивкой и просто обшивка, колёса и кабины без стёкол. Конца-края не было этому авиационному кладбищу. И на всех самолётах красные звёзды. Санёк искал хоть один с крестами и свастиками — и не находил. А потом увидел бомбардировщик, на котором летели, только изуродованный и с разбитым остеклением кабины. У него была обшивка того же цвета и красные звёзды, обведённые белым.

— Ты что? — спросила мама.

Санёк молча показал на самолёт.

— Да, как наш, — вздохнула она и отвернулась.

— Сюда привозят сбитые самолёты, — объяснил отец. — Потом переплавляют и делают новые.

— Привозят, отмывают от крови и переплавляют? — спросила мама и поглядела на отца так, будто он в чём-то виноват.

Отец промолчал.

— А где фашистские самолёты? — спросил Санёк.

— Они, понимаешь ли… как бы тебе объяснить? Есть другое кладбище — там они. Оно не меньше этого.

— Пойдём поглядим, — попросил Санёк. Ему во что бы то ни стало хотелось убедиться, что сбивают не только русских.

— Поглядим, сынок. Потом поглядим. Не сейчас. Всё равно победа будет за нами.

Это было самое тяжёлое время для нас. Фашистские бронированные дивизии двигались на Сталинград и Кавказ. До конца войны было очень далеко. И ещё многим молодым людям, русским и германским, суждено будет лечь в землю… Да будут прокляты все войны и те, кто их затевает!