Красный Марс

ООН решит, — грубо бросил Фрэнк. — Там их десять миллиардов, а здесь нас десять тысяч. Миллион к одному. Чтобы повлиять на это соотношение, тебе нужно было становиться представителем УДМ ООН, как я тебе советовал, когда эту должность еще учреждали. Но вместо того, чтобы меня послушать, ты отмахнулся. Ты мог действительно что-то сделать, а кто ты теперь? Просто помощник Сакса по связям с общественностью.

— И по развитию, по безопасности, по отношениям с Землей и по мохолам.

— Да ты просто страус! — выпалил Фрэнк. — Голову в песок, и все! Ладно, пошли поедим.

Джон согласился, и они зашли, чтобы отужинать, в самый большой марсоход, что был у арабов. Они ели ягненка, приготовленного на гриле, и приправленный укропом йогурт, восхитительный и экзотический. Но Джона все равно раздражало не сходящее с лица Фрэнка презрение. Чувствовалось, как всегда, острое старое соперничество, и никакая аура Первого Человека не могла повлиять на его глумливое высокомерие.

Когда на следующий день неожиданно появилась Майя Тойтовна, которая направлялась на запад, в Ахерон, Джон заключил ее в более продолжительные объятия, чем обычно, а когда ужин закончился, он удостоверился, что она проведет ночь в его марсоходе, — в знак особого внимания, с определенной улыбкой, определенным взглядом, почти случайно соприкоснувшись руками, когда пробовали шербет и общались с радостными мужчинами из каравана, которые, разумеется, пришли в восхищение, увидев ее… И это при всех их старинных законах смирения и обольщения, устоях, которые закладывались многие годы. А Фрэнк мог лишь наблюдать со стороны холодным взглядом, беседуя по-арабски со своими египетскими друзьями.

И ночью, когда Джон и Майя занимались любовью в кровати его марсохода, Джон резко вырвался из ее объятий и, посмотрев на ее белое тело, подумал: «Вот тебе и политическая власть, старина Фрэнк!» Холодный взгляд старого приятеля говорил сам за себя: неумолимая страсть никуда не делась и по-прежнему горела в нем. Фрэнк, как и большинство мужчин в караван-сарае той ночью, был бы счастлив оказаться на месте Джона; раз или два он там уже, несомненно, оказывался, хоть и Джона тогда еще не было рядом. Но нет, сегодня Фрэнку жестко напомнили о том, в чем заключается настоящая власть.

Отвлеченный этими дурными мыслями, Джон не сразу сумел уделить должное внимание самой Майе. Они не спали вместе уже почти пять лет, и за это время у него было несколько других партнерш, а она, насколько он знал, какое-то время жила с каким-то инженером в Элладе. Странно было начинать снова, будто они близко знали друг друга и в то же время были незнакомы. Ее лицо мелькало под ним в тусклом свете — то сестра, то незнакомка, то сестра, то незнакомка… Что-то случилось, что-то изменилось в нем, и все эти сторонние дела, все игры потеряли значение. Что-то в ее лице, в том, что она вся была с ним, отдавала ему всю себя, когда они занимались любовью, сильно взволновало его. Он не знал никого другого, кто вел бы себя так же.

И старое пламя заискрилось вновь — сначала, когда они занялись любовью в первый раз, неуверенно, будто его и не было вовсе. Но затем, спустя час тихой беседы, когда они начали целоваться и перекатываться по постели, оно внезапно воспылало, и они стали гореть в этом пламени. Майя возбуждала его, как и всегда, он не мог этого не признать. Она захватила все его внимание. Для нее секс не был (как обычно был для Джона) каким-то спортом, но был огромной страстью, необыкновенным состоянием. Она становилась настоящей тигрицей, когда приступала к делу, всегда удивляла его, будила, возносила к своему уровню, напоминала о том, каким секс может быть. И было чудесно об этом вспоминать, снова познавать — поистине чудесно. Омегендорф не шел с этим ни в какое сравнение; как он мог ее забыть, почему продолжал убегать от нее, почему жил так, словно ее вовсе не существовало? Он крепко ее обнял, и они сплелись друг с другом, дыша и стеная, одновременно встретив оргазм, как нередко бывало в прежние времена. Майя увлекла его за собой куда-то за грань реальности, это был их ритуал.

А затем, когда они стали разговаривать, он почувствовал, что любит ее еще сильнее. Поначалу ему хотелось просто рассердить Фрэнка — что было, то было, — а к ней он отнесся с полным безразличием. Но теперь, лежа рядом с ней, он ощущал, как сильно ему не хватало ее эти пять лет, какой пресной была без нее его жизнь. Как же он по ней соскучился! Новые чувства — они всегда его удивляли, поскольку он давно уже считал себя слишком старым для них, считал, что пора остепениться. Но неизменно, время от времени, происходило нечто такое, что заставляло его испытывать чувственный подъем. И очень часто этим «нечто» оказывалась встреча с Майей…