Красным по черному

— Вы гадали на себя? Это интересно! А теперь, будьте любезны, погадайте мне…

Он нагнулся, собрал карты — все, кроме одной — и, уже без тени улыбки, протянул ей.

Она знала, какую карту он оставил лежать на столе. То был червовый король.

Машинально взяв у него колоду, Лидия Ивановна опустилась в своё кресло и жестом предложила ему занять место напротив. Непрошенный гость сел. Лишь сейчас они смогли посмотреть друг другу в глаза.

— За что вы меня ненавидите? Что я вам сделала? Почему вы так желаете моей смерти? — как заведённая, монотонно, вопрос за вопросом перечислила она, неотрывно глядя на незнакомца.

— С чего вы взяли? — спокойно произнёс он. — Я лишь хотел, чтобы вы мне погадали.

— Погадала… — Только сейчас она заметила, что тасует карты и швырнула колоду на стол. — Перестаньте!

— Стало быть, вы отказываетесь?

— Стало быть!

— Видите, Лидия Ивановна, вы не хотите гадать мне, когда я сам пришёл и прошу об этом. Между тем шесть лет назад, здесь, в этой комнате, вы, ничтоже сумняшись, без моего ведома — то есть против моей воли — гадали на мою фотографию. И прекрасно разглядели, на кого гадаете! Нет бы остановиться, вы же знаете закон. Жадность оказалась сильнее! Более того, вы отлично поняли, что вам, крещёной, со мной, нехристем, не справиться. Нет бы остановиться, вы же знаете закон

! Жадность опять пересилила. К тому же, вы увидели и другое: вы поняли, что я сам ничего о себе не знаю. И «погнали» меня в церковь. И я вошёл в Крест, не ведая, что творю! И стал трижды грешником. Вы добились своего. Только вы же знаете закон. Нельзя было допустить, чтобы я после этого выжил. Иначе рано или поздно, я бы неизбежно пришёл. — Он холодно усмехнулся и вонзил в неё свой демонический взгляд. — Чтобы спросить за подобную «недоработочку» и попутно ответить на эти ваши вопросы…

Лидия Ивановна попыталась взять себя в руки и хоть как-то противостоять его силе. Тщетно. Защита не работала. Её больше просто не существовало!!!

Не сумев вымолвить ни слова в ответ, пожилая женщина почувствовала, что лёгкая дрожь, которую она ощутила с появлением этого человека, переходит в трясучку! Её начал бить настоящий озноб, по спине покатились струи пота… Она находилась полностью в чужой власти!

А он, понаблюдав за нею несколько мгновений, откинулся в кресле, достал из кармана портмоне и продолжил как ни в чём не бывало:

— Это только по части, касающейся лично меня. Но ведь была и ещё одна тогда же загубленная вами душа. — Как бы не замечая, что с ней происходит, он вынул и положил на стол небольшую фотографию. — Вот, посмотрите на это фото. Вспоминаете? По злобной дурости своей, её мать заплатила вам те самые тридцать сребреников. Взгляните, взгляните! Вам помочь? — Он встал, подошёл к ней и, наклонившись, поднёс фотографию к самым глазам. — Узнаёте? Вы не могли не знать, что у девочки «отягощённая наследственность» — назовём это так — и что отворот для неё страшнее смерти. Потому что и смерть не всем улыбается одинаково. Попытаться бы — тогда это ещё было возможно — снять, освободить девчонку от проклятия. Нет! Вам же заплатили не за жизнь…

Экзекутор выпрямился и, пряча фотографию, закончил почти участливо:

— Я, надеюсь, ответил вкратце на вопрос о том, что вы мне сделали? Насчёт ненависти должен разочаровать: поскольку я чту закон, ей нет больше места в моей «закрытой» душе. Что же касается желания вашей смерти, вопрос и вовсе не ко мне. — На этот раз его взгляд буквально вдавил её в кресло. — Как можно желать чего-то ещё тому, кого уже однаждыпроклял?

Лидии Ивановне показалось, что она умирает…

А он, не без труда «оторвав» их от неё, перевёл глаза на часы:

— Кажется, я уложился, во всяком случае — очень старался. Так что, если не возражаете, пойду.

И, уже направившись к выходу, бросил через плечо:

— Можете не провожать, дверь я захлопну.

Глафира тихо вошла в комнату и настороженно-внимательно посмотрела на неподвижно сидящую в кресле хозяйку. Из-под прикрытых век по её щекам текли слёзы, а она даже не пыталась их утереть…

Лидия Ивановна не помнила, когда плакала последний раз.

Возможно, в детстве, когда хмурым блокадным утром проснулась от холода в объятьях умершей во сне матери, а прибежавшая на крик соседка, вызволяя её, ломала уже окоченевшие руки покойницы.

Или в ранней юности, пережив первую, единственную и — увы! — безответную любовь.