Познакомились они на даче одного высокопоставленного юбиляра из разряда тех, кого невозможно не почтить своим присутствием. Оба к тому времени были единоличными владельцами фирм. Заметив на себе пристальный взгляд набычившегося незнакомца, Суворов почувствовал себя неуютно. Это чувство значительно возросло, когда источник беспокойства оказался рядом с ним. Соседка по столу справа ахнула и, сверкнув серо-жемчужным подолом вечернего платья, мгновенно скрылась, освободив свое место. С опозданием на полминуты было освобождено и второе – по левую сторону. При этом мужчина так торопился, что споткнулся о ножку стула. Решив удержать равновесие, вцепился в скатерть… Катастрофических последствий для ломившегося от деликатесов стола и некоторых гостей не последовало только потому, что Милашкин легко пресек процесс падения несчастного в корне. Затем с крайней осторожностью перенес бедолагу за шиворот на два метра от стола и, не дожидаясь от него слов благодарности, подсел к Суворову. В считанные секунды, по-прежнему не говоря ни слова, на бумажной салфетке изобразил схему слияния своего производства с предприятием Владимира. Дальше пошли экономические выкладки и расчеты. Суворов был поражен. За лаконичностью записей проглядывала очевидная выгода. На следующий день началась работа по подготовке слияния фирм.
Представительницы прекрасного пола расценивали предложения Милашкина о встрече как своеобразную возможность самоубийства. Никто не хотел умирать преждевременно – не было поводов. Михаил не особо огорчался, решив, что на его пути просто не встретилась достойная женщина, способная оценить мужчину не по внешнему виду, а по широте души. Как жена Суворова, например. Она, в отличие от других, совершенно его не боялась. И Михаилу нравились ее картины. Две из них Майя ему подарила. Дома он повесил их на самом видном месте – над диваном.
Суворов не ревновал жену к Михаилу. Может, потому, что считал их отношения чисто дружескими, а может, не любил жену так эгоистично, когда чувства перехлестывают доводы разума. Кроме того, по слухам, ходившим среди работников фирмы, у Михаила в последнее время появилась любимая женщина, ответившая ему взаимностью. Словарный запас Михаила при телефонных переговорах с этой особой стал пополняться доселе ненужными ему словами.
Известие о том, что в квартире Михаила при обыске были обнаружены письма Майи интимного содержания, Суворов воспринял совершенно нормально для такого случая – по-идиотски. Налил предложенную следователем воду из графина в стакан, машинально размешал ее ручкой, отпил пару глотков, а остальное вылил в горшок с искусственным цветком, куда заходившие к следователю коллеги по работе любили сбрасывать пепел от сигарет. Стакан Владимир Сергеевич попытался убрать во внутренний карман пиджака.
Прочитав предложенное ему для обозрения одно из писем, Владимир опомнился и развеселился. Эти листочки с орфографическими ошибками, исписанные крупным почерком Майи, предназначались ему. Жена писала их в первый год замужества, когда он уезжал в командировки, и подкладывала незаметно в папки с документами, в бардачок машины и просто в карманы. Со временем ей это надоело. Самым интимным признанием можно было считать жалобы Майи на одиночество. Ей было скучно без своего «доброго плюшевого мишки». В остальном письма содержали подробный отчет о прошедшем дне. В свое время Владимир сам посоветовал ей завести подобного рода дневник. В ряде писем красным маркером была подчеркнута фраза о «добром плюшевом мишке». Никаких соображений о том, как письма попали в квартиру Михаила Милашкина, у Суворова не было. Тем не менее его не арестовали – ограничились подпиской о невыезде.
Допрошенный в качестве свидетелей, домашний обслуживающий персонал по доброте душевной внес дополнительные основания для изменения меры пресечения Суворову с подписки о невыезде на арест. Все, как один, кроме экономки, утверждали, что в последнее время Майя стала просто невыносимой.