Одним из важных отличий России от Запада как раз и было отсутствие у нас рыцарства. Мы были
Множество людей у нас сегодня забыли историю своего рода, своей собственной семьи — и вообразили себе чужую, часто фантастическую историю. Около моего садового участка в деревне — соседская семья, два парня. Один шофер, другой безработный, обычные русские парни, из местного городка. Дед их тоже был местный, из крестьян, начальник отдела ОГПУ и НКВД в этом городке. А внуки его, мои соседи, крутят с утра до ночи песню "Как упоительны в России вечера". Только и слышишь: "…Шампанское, лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки…". И эти ребята, похоже, вообразили, что это про них, что если бы не большевики, то им бы подносили лакеи шампанское и булку. И безработный балбес уже раздобыл себе атласный халат и по утрам выходит из своего фанерного домика и, как помещик, шествует в этом халате через картошку к своему дощатому сортиру. Можно, конечно, порадоваться такому артистизму и воображению у наших ребят, если бы это не сказывалось на самых практических установках.
Сегодня, когда телевидение методами психологической войны в значительной мере атомизировало наше общество и в такой же мере превратило его в толпу, восстановление исторической памяти — даже раньше, чем восстановление логического мышления, — должно стать заботой не только патриотов, но и просто разумного человека. Память — это первое, к чему следует обращаться, чтобы успокоить разрушительные или самоубийственные инстинкты толпы. Это трудно, потому что мы не имели опыта общения с людьми, превращенными в толпу, — и в царской России, и в СССР мы были сильно, даже жестко упорядоченным обществом.
За годы перестройки в ходе антисоветской кампании в массовом сознании удалось сильно исказить историческую картину политического спектра России начала века. Например, большевики были представлены как самая революционная и радикальная партия, хотя на самом деле из левых партий их следует считать умеренными (а во многих отношениях даже консерваторами — поэтому в провинции летом 1917 г. бывшие черносотенцы примыкали обычно именно к большевикам). В отличие от других революционных партий социалистов-революционеров и анархистов — большевики принципиально отвергали индивидуальный террор. А ведь он во многом предопределил состояние общества и создал общую "культуру насилия". Вообще, у нашего читателя создали ложное представление о том, что буржуазное общество является обществом диалога и компромисса, что оно изначально отвергает революцию. Мало-помалу наша демократическая пропаганда постаралась вытравить из нашей памяти и Кромвеля, и якобинцев, и даже революцию, приведшую к возникновению США. Между тем их отец-основатель Томас Джефферсон считал, что революции должны происходить каждые 20 лет. Так что Троцкий со своей теорией перманентной революцией — в какой-то степени плагиатор. Революционизм коренится в самой философии гражданского общества.
Когда идеологи ассоциируют русскую революцию исключительно с большевиками, они идут на самый заурядный подлог — революцию на "последней прямой", уже в ХХ веке, готовили прежде всего эсеры и анархисты, но и кадеты немало для нее сделали. Вообще, катастрофическим сломом всего старого жизнеустройства была именно Февральская революция, в которой большевики не принимали никакого участия. Поэтому антикоммунисты сегодня вынуждены манипулировать историей: не могут же они открыто стать на сторону эсеров и анархистов, более разрушительных, чем большевики, революционных течений. Назвать себя сторонниками кадетов? Но те оказались совершенно несостоятельны и были отвергнуты практически всем обществом. Недаром М.М.Пришвин писал в дневнике перед революцией: "Никого не ругают в провинции больше кадетов, будто хуже нет ничего на свете кадета. Быть кадетом в провинции — это почти что быть евреем". На выборах в Учредительное собрание 85% голосов было подано за революционные социалистические партии.