Кража в особо крупных чувствах (СИ)

В нем слишком много мужского. Запредельно много. Словно напоказ. Этот высокий рост, широкие плечи, сдержанность и какая-то будто нарочитая грубость. И даже профессия у него очень мужская. Суровая. Все вместе это оказывало на Элину просто какой-то сногсшибательный эффект.

Все дело в том, что в ее жизни не было таких мужчин. Да вообще никаких мужчин не было. Как там она думала недавно – сначала мальчики, потом старики. Из пионеров в пенсионеры.

Поэтому ее так ведет от Тихого с его зашкаливающей мужественностью и брутальностью. А ведь он, между прочим, подозревает Элину в убийстве. В убийстве ее собственного мужа. Только Эле теперь казалось, что он это сказал нарочно – что подозревает ее больше всех. Чтобы подразнить. Или чтобы посмотреть на ее реакцию. А на самом деле…

А на самом деле он, похоже, подозревает Женю.

Эля вздохнула, встала, пошла и достала сигареты. Она стала курить после того, как погибли родители. Валентин Самуилович ее за это журил, а то и вовсе отчитывал – и Элина, в конце концов, бросила. А теперь ее ругать некому.

Разве что Петр Тихий высказывает недовольство.

Да еще Женя заявил, что у нее сигареты очень вонючие. Да что бы он понимал.

Женя, похоже, и в самом деле мало что понимает. Теперь Элине думалось, что Валентина Самуиловича можно понять в отсутствии желания общаться с сыном. Женя был все же человек малоприятный – нытик со склонностью к склочности. Одно из самых неприятных сочетаний. Впрочем, как знать, каким бы вырос Женя, если бы его родители не развелись, или Валентин Самуилович бы больше принимал участия в жизни сына? А каким человеком стала бы сама Эля, если бы не осиротела в двадцать лет?

Никто не знает этого доподлинно.

Но одно Элина знала твердо – Женя не мог быть убийцей. Не мог. Но ее слово ничего не значит для большого хмурого следователя по имени Петр Тихий.

И имя ему подходит. Короткое и резкое. Как щелчок возведенного курка. А вот фамилия – нет, не подходит. Хотя... говорят, самые страшные люди – тихие. Про них никогда не знаешь, что они думают. Вот про Петра Тихого точно невозможно понять, что он думает. Как он ведет расследование, какие принимает во внимание факты? И к каким придет, в конце концов, выводам?

Элина вздохнула. И все же, несмотря на все сложности и неприятности с Женей, Элина была ужасно рада, что завтра увидит этого так странно волнующего ее человека – Петра Тихого. Пусть и в сопровождении каких-то там криминалистов.

Может быть, испечь чего-нибудь завтра? Ну, просто потому, что не пекла ничего давно. Ничего такого.

Ничего такого, думала Элина, стоя через пару минут перед шкафом. И надеть совершенно нечего. Ничего нового нет. Кроме купленных в припадке безумия белых кружевных прозрачных трусов. Но не в них же Тихого встречать? Хотя она пообещала сделать что-то, чего с ним раньше на допросах не происходило. Вряд ли он допрашивал женщин, одетых только лишь в кружевные трусы. Правда, такие женщины в его жизни наверняка были – но вряд ли он их в этот момент допрашивал.

Эля почувствовала, что щекам становится горячо. Петр Тихий уже не в первый раз становится причиной ее горящих щек. Эля решительно закрыла шкаф. Черт с ним, с Тихим. Криминалисты же ни в чем не виноваты, чтобы устраивать им такое испытание.

***

– М-м-м… – протянул Макаров таким тоном, будто кушал что-то вкусное.

– Что там?

– Тихий, сколько раз тебе говорил – не лезь мне под руку, когда я работаю! – безо всякого пиетета огрызнулся криминалист. А потом с торжествующим видом упаковал что-то в пакетик для образцов.

– Ну?!

– Подождем результатов экспертизы… – нарочито медленно проговорил Макаров, убирая пакет в алюминиевый чемоданчик.

– Да скажи хоть, что там!

– А то ты не видел.

– Не видел! Ты же сказал не лезть под руку!

– Ладно, – смилостивился Макаров. – Волос там. Явно человеческий.

– Седой? – Петр мгновенно вспомнил наружность покойного профессора.

– Нет, не седой. Какой-то темный.

– Прямо черный? Принадлежит брюнету? Или темно-русый?

– Слушай, отстань ты от меня! – снова закипел Макаров. – Просто темный. Черный или темно-русый – это я тебе сказать не могу. Не седой, не светлый и не рыжий, – Макаров ехидно кивнул на шевелюру Петра. – Остальное – при экспертизе.

– Генную экспертизу сможем сделать?

– На предмет?

– На предмет совпадения с другим образцом. И на предмет установления степени родства.

– Ишь, какой хитрый. Ну, давай образец, там посмотрим.

– Дам.

– Иконы изымать будем, Тихоныч?

– А что нам это даст?

– Ничего, – пожал плечами Макаров. – Все, что мне надо, я с них снял. Ну, мало ли. Для определения ценности.

– Так не пропали же, – ответно пожал плечами Пётр. – Лежат в сейфе – и пусть лежат. Мне только этой головной боли не хватает – чужих особо ценных икон. На хрен.

Макаров хмыкнул и окликнул своего коллегу, который у другого шкафа с любопытством разглядывал коллекцию бронзовых статуэток.

– Поехали! Тихий, ты с нами?

– Петр Тихонович, я бы хотела с вами кое-что обсудить, – раздался от двери негромкий голос хозяйки квартиры.

– Езжайте. Я пока задержусь здесь.

***

– Я испекла пирог.

– Вишневый?