Креативы Старого Семёна

Забавно, но потом мама моя с Любкой наладили что-то вроде дружбы. Та время от времени звонила, рассказывала про свою жизнь, спрашивала совета. После многих событий постаревшая, перенесшая инсульт Любка поселилась в отдельной квартире со своим, восьмидесяти с чем-то лет, отцом. Однажды, позвонив маме, она рассказала, что отец к ней пристаёт: «Что тебе стоит? У тебя столько мужиков было! А родному отцу жалко!»

Больше она не звонила.

Как победить гроссмейстера

Дело было на сочинском пляже в семидесятые годы. Приехавший, как это называлось в их среде, на гастроли известный московский шулер от нечего делать играл в блиц по мелочи. У него был крепкий первый разряд, и любителей он обыгрывал легко. А мимо проходил известный гроссмейстер. Увидел блицоров и решил немного подзаработать. Он встал рядом и стал давать классические советы:

— А чего королевой не шахнуть? Туру бы на черную клетку подвинул, а потом офицером... и т.д.

Картежник, назовем его Боря, гроссмейстера узнал, но виду не подал. Напротив, по всем законам жанра, изобразил лоха:

— Если ты такой умный, садись, сыграем по червонцу!

Тот охотно сел, после чего Боря начал сомневаться:

— Ты наверное хорошо играешь, разряд небось есть. Фору дай по времени!

— Смотря какую.

— Ну... две минуты на полчаса.

Гроссмейстер, рассудив, что двух минут ему вполне хватит, согласился. Начали играть Партии проходили однообразно. Боря играл быстро, но плохо. Когда на часах у гроссмейстера оставалось совсем мало времени, задумывался и говорил:

— Что-то у меня голова совсем не варит, перегрелся, наверное. Пойду окунусь.

И шел в море за свое время. А бедный гроссмейстер сидел, не смея отойти от доски.

Так они сыграли три партии. Все их Боря, разумеется, проиграл. Гроссмейстер захотел получить. Боря демонстративно достал толстенный бумажник и вытащил оттуда сотенную.

— У меня сдачи нет, сейчас схожу разменяю, - сказал гроссмейстер.

— Ну сходи, - нехотя согласился Боря, - а может ну их, эти шахматы? Долго, скучно. Может в буру?

После чего пошла совсем другая игра. Гроссмейстер проиграл всю наличность и остался должен еще двести рублей.

— Я завтра отдам! - сказал он.

— Все вы так говорите, шаромыжники - презрительно ответил Боря.

— Да как вы смеете! - возмутился тот, - Я гроссмейстер такой-то!

И тут настал Борин звездный час, момент его торжества.

— Так ты гроссмейстер? - удивленно спросил он, - нет, ну правда гроссмейстер? Не врешь? Это что же получается, если б я тогда не туру, а офицера твоего слопал, то гроссмейстера обыграл? Во дела! Ладно, иди, в расчете!

Борис Петрович

Было это в начале семидесятых. Я менял место работы – из одного НИИ переходил в другой. Разговариваю со своим будущим начальником, и тут подходит к нему немолодой такой человек в сильно поношенном зелёном костюме. Лицо задубевшее. Волосы седые, зачёсанные назад. Вид помятый. Немного нетрезв. И говорит начальнику:

— Мне надо съездить в библиотеку иностранных язЫков!

—Да, Борис Петрович, поезжайте, разумеется...

Потом мы с Борисом Петровичем проработали в одной лаборатории лет десять, до его ухода на пенсию. Отец его был из дворян, до революции окончил Варшавский университет. Жили они в Таганроге, учиться же Борис Петрович поехал в Москву. Окончил Бауманское, работал инженером, женился. Перед самой войной у него родился ребёнок.

В армию Бориса Петровича не взяли, работал он на военном заводе, где-то на Севере. Жили в чудовищных условиях, ребёнок простудился и умер. С женой Борис Петрович расстался.

После войны он снова оказался в Москве, работал в НИИ, а жил в общежитии, которое размещалось прямо на территории института, за забором. Дело в том, что при институте был опытный завод, а рабочие были, в основном, не москвичи, для них эту общагу и организовали. И там, за проходной, он прожил долго, до начала шестидесятых. Потом в НИИ приехал, уж не помню, по какому поводу, Хрущёв, и один сварщик сумел к нему прорваться и подать челобитную.

После чего общежитие ликвидировали. Борис Петрович получил комнату в коммунальной квартире. Но эти годы не прошли даром. В нём причудливо сочетались дворянское воспитание, интеллигентность, алкоголизм и заводская общага.

Помню, как-то мы с ним курили, разговаривали, вдруг он посмотрел на часы, и говорит:

— Прошу меня простить, я зван на денатурат!

Чуть ли не каждый месяц на него приходила бумага из вытрезвителя. Но его не выгоняли. Дело в том, что Борис Петрович, помимо прочей работы, переводил с немецкого технические книги. А начальник наш потом эти переводы издавал, как собственные. Но на «треугольнике» его каждый раз разбирали. Поскольку дело это – осуждать Бориса Петровича - было привычное, то и относились к нему формально. Как-то заседание затянулось, было уже поздно. Парторг говорит:

—Ладно, Борис Петрович, дайте слово, что больше пить не будете, и закончим на этом!

—Деточка, - ответил ему подсудимый, - а чем я заменю?

Политические взгляды у него были антисоветские. Помню, как-то он сказал: