Крейсерова соната

Исполин упирался гигантскими стопами в землю. Под медными пятками были видны остатки деревни, находившейся у Москва-реки до начала великой стройки. Мощные ноги как два Александрийских столпа возносились к небу, сходились в туманной высоте, образуя громадные полусферы ягодиц и рельефно выступавшие мужские чресла. Торс, расходясь к плечам, был выше Останкинской телебашни. Могучие руки, чуть согнутые в локтях, казались двумя свисавшими из неба башнями. Головы не было видно, ее укрывало облако, какое обычно повисает над кратером неуснувшего вулкана. Непомерное сооружение звенело, громыхало, скрежетало, высекало искры, сыпало раскаленные водопады, окутывалось пылью, едким дымом, бесчисленными язычками автогена, было окружено легчайшей сеткой строительных лесов, на которых копошились муравьиные сонмища строителей. Казалось, все человечество собралось к подножью колосса, карабкается по нему в небеса, желая дотянуться до Бога.

К подножию по железной дороге подъезжали составы с арматурой, медью, сталью, двутаврами, которые разгружались и тут же жадно поглощались исполином, превращаясь в его жилы, кожу, суставы. Подкатывали тягачи, какие возят тяжелые ракеты. Они были нагружены строительными материалами, краснели медными рулонами, плитками драгоценной керамики, смальтой для мозаик. К вершине поднебесного сооружения по грузовым лифтам уходили мебель, сервизы, картины великих мастеров, гобелены, светильники. Множество подъемных кранов передавали с этажа на этаж, с палубы на палубу дорогие унитазы, ванны, биде, музыкальные инструменты, телевизоры, зеркала, восточные ковры. Мощные грузовые вертолеты отрывали от земли стальные фермы, напоминавшие пролеты моста, надсадно воя винтами, уносили в туманную высь. Туда же подымались дирижабли, держа под брюхом то громадное зубчатое колесо, то сверкающий, необъятных размеров, шарнир, то смазанный маслом громадный рычаг.

Плотью истукану служили не только медь и сталь. На создание его оболочек шли развалины античных храмов, остатки египетских пирамид, перемолотые американскими бомбами руины Вавилона. Исполин создавался из древних надгробий, праха исчезнувших поколений, идолов полузабытых религий. Колосс жадно вбирал в себя саркофаги фараонов, греческие амфоры и галионы, крепостные стены замков, купола православных церквей и синагог. Все это варилось, мешалось, поглощалось, становилось телом поднебесного идола.

На земле создавались отдельные элементы сооружения, главным образом, декоративные медные пояса с барельефами, повторявшими античные статуи, скульптурные алтари, буддийские фигуры, украшающие стены храма. Для этих декоративных копий использовалась особая технология, которую Свиристели, никогда не отрекавшийся от советского интернационализма, назвал "Навеки вместе". Беженцы из стран ближнего зарубежья приглашались миграционной службой на строительство монумента. Их разбивали на группы, каждая из которых, по эскизам самого Свиристели, изображала тот или иной скульптурный шедевр. Например, выходцы из Северного Казахстана, обнаженные, напрягая мускулы, воспроизводили Лаокоона. Беглецы из Таджикистана, мужчины и женщины, сбросив одежды, занимали разнообразные позы любовных соитий, как на барельефах восточных храмов. Беженцы из Прибалтики своей пластикой воспроизводили Пергамский алтарь. Погорельцы из Абхазии создавали скульптурную группу - памятник воинам Вьетнамской войны в Вашингтоне. А иммигранты из Карабаха - памятник воинам-афганцам в Люблине.

К этим застывшим живым скульптурам подъезжали цистерны с металлизированной краской. Помощники Свиристели в респираторах направляли разбрызгиватели, под большим давлением покрывали тела и лица слоем металлической краски. К этим влажным, блестящим скульптурам придвигались огненные факелы, обдували раскаленным пламенем, в результате чего краска превращалась в прочную тонкую корку, повторявшую пластику тел, а сами тела выпаривались. Следом подъезжали тигели с жидким стеклом, и оно заливалось в эти пустые оболочки, наполняя их плотной массой. Стекло заливали искусные стеклодувы из Гусь-Хрустального. Ими руководил духовник Тихон, суровый, в клеенчатом фартуке и в скуфейке, покрикивал на мастеров: "Дуй, да не передуй!.. Лей, да не перелей!.."

Очередной готовый барельеф, еще не до конца остывший, изображал памятник английским пехотинцам, погибшим во время газовой атаки на Марне, был подхвачен подъемным краном и медленно уходил в небеса, где его ожидало свободное место на правом бедре медного идола.

- Теперь прошу пройти в лифт… Мы поднимемся в хрустальную голову, - пригласил Свиристели.