Кремль 2222. Ярославское шоссе

Был такой период в его жизни, еще в Семинарии, когда он жадно изучал карты, запоминая пути и ориентиры – словно знал, что в скором времени все это пригодится в реальной обстановке. Правда, он не учел одного существенного обстоятельства: большинство старых ориентиров во время Последней Войны было уничтожено или изменено практически до неузнаваемости. Именно поэтому возникла необходимость создания новых карт, в чем все больше и больше нуждались силы возрождающегося Кремля. Именно поэтому следовало использовать любую возможность, чтобы вырваться за пределы привычного, но уже ставшего тесным, мирка.

И теперь он как будто копался в разрозненной, пыльной картотеке, пытаясь отыскать в памяти нужную информацию. Кто-то утверждал, что память человека подобна компьютеру, но отчего-то собственную память семинарист ассоциировал именно с такой вот архаичной картотекой. Возможно, потому что не имел серьезного опыта работы с компьютерами – в Кремле их попросту не было. А может, потому, что осязаемые картонные карточки с данными, толстые тома книг, подшивки газет и карт – все это более осязаемое, источающее запах, стареющее, а значит, более живое, чем сухая информация компьютера. Настоящее.

И от этого схема, проявившаяся в памяти, сама собой оформлялась в нечто осязаемое – в живые улицы, дома, холмы и реки. И по ним потоком шли люди, двигались машины, бурлила жизнь… И конечно же все это обрывалось убийственными вспышками и вырастающими на горизонте ядерными «грибами». И уже топтали, мяли, рвали в клочья эту воображаемую карту гусеницы танков и стальные ноги биороботов, рвались снаряды и бомбы, сжигали все на своем пути лазерные импульсы. Всюду дым, кровь, смерть.

И открывая глаза, он видел один лишь итог этого воображаемого хаоса.

Мертвый город Москва.

– Есть… – прошептал Книжник. «Картотека памяти» не подвела, и теперь он по-новому осматривал окружающее пространство. – Это развязка с Ярославским шоссе. Шоссе ведет прямиком к Софрино. Так что, считай, перед нами прямая дорога!

– Не верю я в прямые дороги, – лениво заметил Зигфрид. – Напрямик только крысы бегут. Так крыс много, а я один.

И первым стал спускаться с бетонного «холма». Книжник какое-то время продолжал любоваться открывавшимся оттуда зрелищем.

Огромная дорожная развязка напоминала кровеносный сосуд, в котором, словно закупоривший его тромб навсегда остановили свой бег потоки скоростных машин. Сколько раз он пытался представить себе эти железные ручейки и реки, когда-то заполнявшие улицы. Удивительное дело: можно было просто сесть в одну из таких машин – и всего через час-другой оказаться на противоположной стороне Москвы! Сейчас на это потребуются дни, недели, и нет гарантии, что дойдешь живым. А еще были вертолеты, на которых тот же путь преодолевали за минуты – это уже похоже на сказки про ковры-самолеты и прочие чудеса, которые для людей прошлого были обыденностью. Он не знал – горевать ли по навсегда ушедшим временам или радоваться. В старых книгах писали о больших транспортных проблемах, о бесконечных «пробках» и загрязнении воздуха.

Странные все-таки были у людей проблемы. Экологические, экономические, социальные – куча умных слов и никакой конкретики. Неужели из-за них стоило начинать войну и уничтожать этот мир? Очень хотелось спросить: ну что, решили вы свои проблемы, недалекие предки несчастных потомков? Да только ответить некому. Сгинули все. Одни – быстро, в ослепительных атомных вспышках, другие – долго и мучительно, от голода и болезней ядерной зимы.

Осторожно продвигаясь вдоль широкой полосы потрескавшегося асфальта, они приближались к развязке. Зигфрид старательно избегал двигаться по более удобной поверхности, и приходилось, спотыкаясь, брести по грудам щебня на обочине шоссе. Вест справедливо полагал, что легкие пути ведут к смерти. В этом была определенная логика. Не зря ведь хищники с древности устраивали свои засады на разведанных путях к водопою. В этом мире все – хищники, в нем не осталось места травоядным и вегетарианцам – все они давно вымерли. Хочешь жить – охоться. Или жри падаль – это уж дело вкуса. Но не надейся остаться в стороне от лихо закрученной пищевой цепочки.

Мимо проползали остовы автомобилей. Надо же, сколько их сохранилось. В других районах Москвы их и не найдешь. Большая часть застыла по направлению к выезду. Видать, пытались эвакуироваться, да встали – сначала в колоссальной пробке, а после и сдохли окончательно от электромагнитного импульса – то ли компактный ядерный заряд по соседству грохнул, то ли враг специальный генератор включил. Второе вероятнее – иначе не уцелели бы все эти хитро закрученные эстакады.

– Ой! – Книжник схватился за голову. Засмотревшись на огромный ржавый грузовик, он ударился теменем о задранный ковш застывшего на обочине экскаватора.

Зигфрид даже не обернулся. Он шел прямиком под широкую эстакаду МКАДа. Семинарист двигался следом, потирая ушибленную голову. Солнце садилось, опускаясь к эстакаде, пока не спряталось за ней окончательно.

Они вошли в тень.

И тут же Книжника окатило ледяной волной предчувствия.