Кремлевская жена

Гостиничный коридор был пуст, если, конечно, не считать дежурной горничной — молодой крашеной блондинки с увесистой грудью. Раньше эта должность называлась «дежурная по этажу», но теперь в связи со сближением с Западом этих стукачек переименовали. Наша дежурная сидела в самом начале коридора за совершенно пустым столом и вязала, но, увидев, что я вышла из номера, замерла со своим вязаньем в руках и смотрела на меня в упор. Слева от нее была широкая мраморная лестница, а по обе стороны этой лестницы — двери лифта. То есть дежурная видела все: коридор, двери всех номеров, лестницу, лифт. Пройти тут незамеченной, а уж тем более вывести кого-либо насильно из номера и из гостиницы действительно немыслимо, этот Белоконь прав! Я подошла к дежурной, кивнула наверх, на шестой этаж:

— Буфет уже закрыт, наверное?

— Уж полчаса как закрылись. — Дежурная с острым любопытством поглядела на мой припудренный синяк. — Но буфетчица еще там. Попробуй…

— Спасибо… — И я поднялась на шестой этаж.

Там, как и на пятом этаже, справа от лестницы сидела за столиком дежурная горничная. А буфет был слева, как бы в алькове коридора. Но, конечно, плотная шеренга стульев зубасто отгораживала его от фойе, показывая, что буфет закрыт. За этой шеренгой пожилая толстушка в кремовом халате и сером фартуке влажной тряпкой протирала столики, смахивала мусор в ведро и, конечно, слушала радио.

«Суда над Чурбановым, зятем Брежнева и бывшим первым заместителем министра внутренних дел, ждали давно. Он обвиняется в получении более чем на полмиллиона рублей взяток только в одном Узбекистане. Пока шло следствие, молва разносила еще более фантастические подробности. Недавно стало известно, что арест наложен на чурбановские драгоценности и вещи…»

Увидев, что я иду по лестнице к буфету, буфетчица крикнула мне из-за стульчатой загородки:

— Закрыто! Закрыто вже!

Мягкое «вже» выдало в ней украинку, и я поспешила воспользоваться этим.

— Та може вы дастэ мэни хочь кэфиру? — сказала я по-украински. Она посмотрела на меня:

— А ты звидкиля?

— З Полтавы, — ответила я. — Добрый вечор…

— Та дичь вже! — сказала она, выключила радио и тоже, как дежурная на пятом этаже, с острым любопытством глянула на мой синяк. Этот синяк как-то сразу сделал меня своей для них — буфетчица, как и горничная, с ходу перешла со мной на ты: — Ото кто ж тоби у глаз засвитыв? Чоловик, мабуть?

«Чоловик» по-украински «муж», но мне не хотелось посвящать ее в свое семейное положение, и я сказала уклончиво, как отмахнулась:

— Та!.. А вы звидкиль?

— Я з Черновцив. Ты заходь. — Она убрала один стул из шеренги стульев, вытерла мокрые руки фартуком и пошла за стойку буфета, говоря на ходу: — Ты чула, шо у Черновцях рубиться? Диты волос лишаются — такая радиация писля Чернобылю, шоб воны сказылысь, оци хвизинi. А шо у Полтави? Шо ты исты будэшь?

Я слышала эти ужасные новости: в Черновцах лысеют дети дошкольного возраста, уже больше ста случаев! И хотя газеты призывают не паниковать и уверяют, что Чернобыль тут ни при чем, люди не верят, конечно, и вот уже два месяца вся Украина с ужасом ждет, где еще начнется такое…

— У нас пока тихо, — сказала я, разглядывая витрину буфета. Икра в баночках с биркой «Только на валюту», коньяк «Грэми» по двойной ресторанной цене — 27 рублей за бутылку, сыр, сервелат финский… — О, у вас и сервелат! — вырвалось у меня, и я сглотнула обильную слюну во рту. — Гарно живэтэ!

Сервелата я не видела уже года три и забыла о его существовании. Как я уже говорила, у нас в Полтаве давно продают населению только полтора кило мясных изделий на человека в месяц, а теперь, с приходом гласности, даже в милицию перестали привозить дополнительные мясные наборы. Только в кооперативных магазинах еще можно купить один-два сорта колбасы — по тройной цене, конечно. Но сервелат — нет, ни за какие деньги! А тут — пожалуйста! Вот что такое Москва!

— А утром вы колы видчиняетэсь? — спросила я, вспомнив, что завтра в семь утра у меня встреча в больнице Кащенко.

— У сим трыдцять… — сказала буфетчица.

— Ясно, — сказала я и заказала два бутерброда с сервелатом, два миндальных пирожных и два стакана кефира, чтобы половину этого заказа унести в номер на завтрак.

— А можэ ты й до дому сервелат визьмэшь? — предложила буфетчица, ставя мой заказ на столик. — Одну палку можу дать…

— А скильки стоить? — спросила я осторожно.

— Та скильки ж! Як завжды, — откликнулась она, отойдя в глубину буфета, к окну, где был кран с водой и раковина, полная грязной посуды. — Двадцать висим за палку…

«Сдохнуть можно! — подумала я. — Двадцать восемь рублей — моя трехдневная зарплата! То есть я должна три дня рисковать жизнью, охотясь за рэкетирами и автоворами, которые могут в любой момент и „перо вставить“, и пулю в спину всадить, и все — за палку сервелата!»

— Нет, спасибо… — вздохнула я, обсасывая ломтик моего любимого сервелата, как дети обсасывают конфету.

А буфетчица открыла в раковине воду и стала мыть посуду. За окном по-прежнему шел дождь и снизу, со школьного двора, мигал уличный фонарь — окна буфета тоже выходили во двор гостиницы.