— Ну… Так про них в газетах пишут…
— А кто выступал сегодня?
— А то вы не знаете!
— Конечно, не знаю. «Память» проводит каждый вечер по дюжине собраний — откуда мне знать, кто там выступает? Я, если вы знаете, начальник отдела по борьбе с преступностью против иностранцев. А среди них нет лекторов «Памяти»…
Это он так пошутил. А меня в этот момент как пронзило: вот откуда к заговорщикам пришла информация о приезде в Москву Стефании Грилл! Простая оперативка, которую из МИДа сплавляют в КГБ и МВД на всех иностранцев, обратившихся за въездной визой. Эта оперативка легла, конечно, на стол Белоконю — а кому же еще! И в ней было написано, что Стефания Грилл, представитель Лиги женской моды, прилетает в Москву 6 сентября по приглашению Культурного фонда. Правда, неясно, как он узнал, что она гадалка и имеет отношение к Горячевой…
— Так кто же там выступал сегодня? — спросил Белоконь.
— Окулов, — сказала я.
— A-a! Ну что ж, он историк и, по-моему, толковый. Вам так не показалось?
— Почему… — сказала я уклончиво.
Белоконь встал и прошелся по комнате, постоял у окна. Потом повернулся ко мне.
— Хорошо, Аня. Давайте уточним некоторые вещи. Американская гадалка Стефания Грилл предсказала, что в этом месяце состоится покушение на Горячевых. Лариса вызвала ее в Москву, чтобы узнать детали покушения и сорвать его. Но ведь судьбу обмануть нельзя! Если покушению суждено состояться, оно состоится. Так какого же черта вы играете в заведомо обреченной команде? Я не понимаю…
— Если бы вы не понимали, вы бы не похищали гадалку и не охотились за мной.
Он опять посмотрел на меня очень внимательно. Черт возьми, я даже начинаю уважать себя за свои ответы, над которыми он, начальник отдела в МУРе, должен думать по тридцать секунд!
— Понятно. Вы считаете, что гадалка оставила Горячевым шанс, а нам указала на вас как на главную опасность. Да?
Я молчала. Если они не могут спустить меня в подвалы «Матросской тишины», то у Белоконя нет иного пути заставить меня выдать Куркова, кроме как перевербовать меня на свою сторону. Но в этом случае ему придется говорить и говорить, а я буду только слушать.
— Да, высоко берете, Анна Александровна!.. Но подумайте: почему судьба спланировала это покушение? А? То есть давайте изучим ситуацию отвлеченно. — Он деловито подсел к столу и даже стал рисовать на листке бумаги. — Предположим, вы сорвете это покушение. Курков арестует меня, ну еще пару человек. Но исчезнут ли в нашем обществе исторические причины убрать Горячева? Понимаете, о чем я толкую? Ведь это же не простая кухонная ссора Иванова с Петровым. Сегодня политика Горячева пришла в столкновение с жизненными интересами русского народа. Вы же русская, Аня, так слушайте, что происходит. Вся эта гласность и перестройка к чему привели фактически? Балтийские республики хотят отколоться и, если не принять срочных мер, завтра же и выйдут из СССР. И все! Все полетит, как домино! Азербайджанцы, узбеки, казахи — они же мусульмане, они спят и видят перемахнуть к Ирану! А армяне? Грузины? Вы понимаете, куда все катится? Даже какие-то вшивые башкиры на Волге требуют независимости! А что останется от России, если завтра рассыплется СССР? Сибирь тут же отхватят Китай и Япония, на Волге будет Башкирская республика. А где будем мы, русские? Московская, Курская и Воронежская губернии — и все! И кончится Россия, понимаете?
Я молчала. Вчера он тащил меня в постель, а сегодня — в политику. Но на Киевском вокзале я могла послать его подальше, а здесь — его власть.
— Я допускаю, Аня, что Горячев сам не знал, куда толкнул страну, — продолжал Белоконь. — И пока он болтал о реформах, разыгрывал из себя Дубчека и получал под это западные кредиты — мы его терпели. Но кому нужны эти кредиты, если в стране — гражданская война? Мусульмане вот-вот начнут резать русских, грузины тоже, литовцы — все будут резать русских, это уже висит в воздухе! Так неужели вам, русской женщине, не жаль миллионов русских, которые погибнут? Отвечайте: или я не прав? Неужели можно дать этим чучмекам свободу и ждать, что они все еще будут называть нас братьями, а? Или вы думаете, что Горячеву это удастся — и рыбку съесть, и, извините за выражение…
Что я могла ему ответить? Я вообще никогда не думала над такими вещами.