Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора

* * *

А напряжение все нарастало.

На следующий день после моего выхода на работу, 19 марта, в Кремле не стало Бордюжи, с ним разделались, что называется, круто, сковырнули ногтем в один миг. Мне, честно говоря, стало жаль его. Ведь, в сущности, он действовал как солдат – исполнял приказ. Последний раз я говорил с ним по телефону, доказывая, что на работу мне после больницы нужно выйти обязательно. Ведь не мог же я, готовясь к заседанию Совета Федерации, изучать материалы, что называется, на коленке, – это я должен делать в служебном кабинете. Подумав, Бордюжа со мной тогда согласился:

– Да, Юрий Ильич, вам надо выйти на работу, хотя бы ненадолго.

Кто знает, не стал ли этот эпизод одной из причин столь внезапного его увольнения?..

* * *

Огромное давление Кремля испытывали на себе не только следователи, но и практически все проходящие по делу «Мабетекса» фигуранты. Все тот же Паколли вначале давал правдивые признательные показания и, думаю, рассказал бы со временем всю правду. Кремль прекрасно понимал, чем это может кончиться, и Паколли, видимо, стали угрожать, причем весьма серьезно. Серьезно настолько, что он обратился за помощью к Карле дель Понте. Та, в свою очередь, позвонила мне и попросила обсудить вопрос о безопасности с самим Паколли, который находился в то время в Москве.

Я попросил Мыцикова встретиться с Паколли и, если этого будет недостаточно, подключить меня. Но «семья» к этому времени сумела уже так надавить на бедного швейцарца, так запугать, что он понял – лучше держать язык за зубами. К огромному нашему удивлению, Паколли вдруг резко изменил свое отношение к следствию, отказался от всех своих предыдущих показаний и стал все отрицать…

«Железная» Карла

Еще в конце 1998 года, когда все было спокойно, между Генпрокуратурами России и Швейцарии была достигнута договоренность о визите Карлы дель Понте в Москву. Ситуация, однако, поменялась, и приезд швейцарского прокурора оказался под большим вопросом.

Приезд Карлы дель Понте планировался на 23 марта 1999 года. Ни президент, ни посол, ни министр иностранных дел Швейцарии не рекомендовали ей ехать в Россию на встречу со мной. И здесь проявился твердый характер госпожи дель Понте. Она внимательно изучила прессу, мои интервью, и, поскольку ей было известно о нашем расследовании по делу «Мабетекса», а также имена тех кремлевских чиновников, которых оно непосредственно затронуло, в историю с компроматом на меня она не поверила. Она поверила в мою честность и невиновность (знаю это абсолютно точно), и по развязанной против меня кампании у нее сложилось вполне определенное собственное мнение.

Что еще… Никогда и ничего она не спрашивала у меня об истории с пленкой, не требовала объяснений. Она многим рисковала, прилетев в Москву, но, зная ее выдержку и характер, я не удивился этому поступку. Госпожа дель Понте очень поддержала меня в те дни.

Представьте себе: на меня льют грязь, государственная машина травли запущена по полной программе, а она в интервью влиятельному российскому журналисту Хинштейну, приехавшему в те дни в Швейцарию, говорит:

– Очень важно, чтобы были прокуроры, занимающиеся делами коррупции. Скуратов, даже отстраненный от дел, показал всем, и мне в частности, что он блестящий профессионал, настоящий прокурор, руководствующийся только законом. Каждый прокурор должен начинать расследование только тогда, когда есть конкретные факты о совершенном преступлении. В таком случае нужно начинать расследование. Если вы не делаете этого, вы слабый прокурор…

Очень «профессиональным» у нее было отношение и к президенту Ельцину. Как человек опытный, она никогда не высказывала публично по отношению к нему каких-либо своих личных взглядов. Главным для нее было отношение к закону: если ты коррупционер, то никакого значения не имело – президент ты или нет и какие у тебя политические убеждения.