Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора

Многие сенаторы говорили тогда, что ждали от меня конкретных разоблачений. В этом случае они могли бы за меня побороться. Конечно, как человек я их понимаю. Но позволить себе следовать этому обывательскому подходу я никак не мог. Я говорил тогда сенаторам: все сведения, счета и кредитные карты – все это есть в материалах уголовного дела. Но взять эти документы и принести в Совет Федерации я не имею права.

Даже членам Комиссии Совета Федерации по борьбе с коррупцией я не мог показать эти дела, так как их содержание являлось следственной тайной. Согласно нашим законам, если в уголовном деле присутствует хотя бы один секретный документ, оно все получает гриф «секретно». А в деле «Мабетекса» в связи с реконструкцией помещений Кремля, резиденции Президента России, таких «секретных» и «особо секретных» документов было более чем достаточно.

Тем не менее о ряде обстоятельств я все же высказался. Возбудив дело и проводя расследование по «Мабетексу», именно я впервые сказал о возможной причастности Ельцина и Татьяны Дьяченко к коррупции. Именно я сказал о тайных швейцарских счетах Бородина и других руководителей Управления делами Президента РФ. Впервые мною была названа цифра 780 – количество чиновников, участвовавших в махинациях с бумагами ГКО, а также то, что среди них дочь президента Татьяна и другие высокопоставленные российские чиновники.

Я – профессионал. Я не могу себе позволить разбрасываться компроматом даже для того, чтобы спасти себя. Я – прокурор, а не журналист, который занимается сбором информации и ее распространением. Моя задача другая. Принесли материалы, и я должен принять процессуальное решение: возбуждать или не возбуждать дело. Я как Генпрокурор олицетворяю закон… Поэтому у меня и выбора-то особого нет. Моя задача – возбудить уголовные дела. Я это и сделал. Сделал!

В свое время я предложил Совету Федерации создать специальную Комиссию по борьбе с коррупцией. Она была создана, я выступал на ней, предоставлял материалы, вносил предложения. Комиссия – это был прекрасный шанс для Совета Федерации, как говорится, «поставить президента на место». Помню, как ее члены сидели, открыв рот, когда я рассказывал им о деле «Мабетекса». Но руководство Совета Федерации не захотело портить отношения с Ельциным и Кремлем, и работа комиссии постепенно сошла на нет.