Крепость Ангела

— Разговаривали, пировали, Паоло очень интересовался родословной, но Всеволод не такой уж знаток был… поэтому граф Калиостро, как ты его назвал, приехал сюда покопаться по архивам.

— О чем разговаривали?

— Господи, да обо всем! О России… Его дед сумел пробраться в восемнадцатом через Украину на Запад и жениться на богатой итальянке. Но внук гордится русским родом, свободно владеет языками, как живыми, так и мертвыми… Марья Павловна его чрезвычайно заинтересовала, загорелся познакомиться.

— Разочарован не был?

— Нет, что ты! Он тут сидел «древо» перерисовывал, фотографировал…

— И фреску, доктор говорит.

— А? Ну да. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», Пушкина знает.

— Ишь ты, какой ловкач… На наследство племянника претендует?

— На твое наследство? — уточнил Петр с некоторой долей сарказма, мне показалось. — Ничего не слыхал… да и с какой стати? Нет, Родя, это теперь твоя ноша.

— Он католик?

— Никакой определенной конфессии не придерживается, по-моему.

— Атеист?

— Идеалист. Гуманист. Гражданин мира.

— Это он так себя рекомендует? — удивился я набору интеллигентских штампов. — Масон, что ли?

— Да ну, шучу. А от кого ты про Паоло узнал?

— От Евгения, — соврал я, поостерегшись закладывать своего информатора — Алину.

— Трепло! — вырвалось вдруг у Петра с презрением, он тут же поправился: — Согласись, Родя, неблагородно предавать друга. Всеволод просил — никому.

— Это была такая конфиденциальная информация?

— Такая не такая, но ведь просил!

— Да что тут скрывать? Отвечай.

— Нечего, действительно нечего. Меня возмущает сам факт предательства интересов патрона.

— Ну, не строй из себя раба-клерка, все равно не поверю. Паоло здесь все видели — и доктор, и художница. Чего ты на покойника вскинулся?

— И правда, — согласился Петр охотно. — Сдуру. Нервы, Родя, стали ни к черту.

— После общения с графом Калиостро? — незамысловато пошутил я; Петр отвел взгляд, уставился на липу за окном; что-то тут кроется, за этой космополитической болтовней и родословной трескотней; но пока что поймать его не на чем.

— Тебе тоже фотокарточку фрески подарил?

— Да.

— Значит, вы с ним в России виделись?

— А как же. Принимали на Восстания, русское гостеприимство по высшему разряду. Он и с тобой желал познакомиться.

— Со мной?

— Вы ж родственники. Но тебя в Москве не было.

Я даже удивился: никак граф Калиостро для меня с родственником не ассоциировался.

— Да, я приехал четвертого сентября, в день смерти Марьи Павловны.

— Паоло прислал телеграмму с соболезнованием.

— А после смерти Всеволода не прислал?

— Он в курсе, — сообщил Петр после паузы. — Я лично ему звонил.

— Оживленные отношения вы поддерживаете.

— Ты намекаешь, будто Паоло тут всех поотравил, чтоб тебе наследство досталось? — огрызнулся Петр; его обычная манера — «резать правду-матку», но ускользающий взгляд лукав; вдруг засобирался в Москву.

* * *

Я пошел проводить его до проселка, до машины. В редеющей чащобе сквозила тайна. «Видишь куст?» Красноватые, пышные еще заросли. Вдруг в глубине мелькнуло белое пятно… нет, не рука — бледная поганка выросла на могиле… нет, могила его неизвестна. «Видишь кустик?» Петр остановился, содрогнувшись. «Ты здесь нашел?» — «Да». Он обернулся бледным лицом, уточнил недоверчиво: «И побежал в дом за фонариком?» — «Было очень темно, ощущалось чье-то присутствие». — «Мертвого?» — «Живого». — «Ты знаешь кого?» — «Кажется, знаю. Нет, пока не расспрашивай». Мы зашагали быстро, молча. По выходе из аллейки — беспечные голоса, смех. Доктор и Лара. «Пришел звать вас на пирог с грибами!» — закричал старик.

До больницы мы доехали на машине Петра, а при въезде в Опочку чуть не столкнулись со Степой, всей компанией ввалились в желтую хижину дяди Аркаши (оба друга приняли приглашение охотно). Да хватит ли на всех пирога? Хватит, хватит! Старик притащил целый противень и разлил душистый бульон по чашкам.

— А я и не знала, что вы умеете так вкусно готовить, — заметила Лара.

— Мне помогала одна сестричка.

— У вас тут рай земной, — констатировал задерганный Степа после первого стакана чая с малиновым вареньем.

— В сумасшедшем доме, — усмехнулся я.

— Да разве тут…

— Психоневрологический стационар, — подхватил Аркадий Васильевич. — Милости просим. — И жизнерадостно рассмеялся; никто его не поддержал; и он продолжал лукаво: — Иностранец, дворянский родственник Родиона Петровича, не побрезговал, по палатам прошелся, с больными познакомился.

— Небось фотографировал? — уточнил я с иронией.

— И фотографировал… Кстати, интересное наблюдение, — перескочил болтливый старик на другую тему. — При научном атеизме народ был сдвинут на техническом прогрессе: тарелочки, роботы, космические пришельцы… Теперь — сплошь мистика, возврат к дремучим суевериям («архаизация бреда» — медицинский термин): ведьмы, колдуны, ангелы, демоны… У нас даже свой сатана есть, клянусь!

Лара засмеялась.

— Потрясающе! Надо бы взглянуть… Синьора это заинтересовало?