Крепость (ЛП)

Собаки-нюхачи всегда имели там достаточно корма и воодушевленно махали хвостами.

Странно: Теперь я могу видеть Симону на моих фотографиях, как Симону наяву — ее темные кудри, темные глаза, испанское парео — на побережье у Le Croisic! Красота, из-под которой видны ее стройные ноги!

Нет, как ни старайся, никак не могу вспомнить и описать ее ноги! От коленей они напоминали — как соглашалась со мной Симона — «legerement Louis quinze». Но именно только legerement…

Эти фотографии были, возможно, даже моим истинным счастьем — так сказать, доказательством моей безвредности и даже еще немного больше: Честно говоря, они были отдохновением для моих нервов. И они окружали меня словно круги на воде. И мое молчание в этом случае было гораздо лучше, чем большой треп.

Но ведь, в конце концов, сам КПС приказал командирам ездить в парадных каретах в достойные их визита бордели.

Мы уже давно оставили далеко позади Фонтенбло. И движемся без остановки, поглощая километр за километром. «Ковчег» выдает свое самое лучшее. Нигде ни признака противника. Мы едем одни как перст — «одни как перст» — это, конечно, самое подходящее выражение для нашего сольного проезда. Как-то вдруг дорога темнеет передо мной. Переутомление! Вот черт! Никто не смог бы такого выдержать. Закрыв глаза веками, погружаюсь в полутьму. И закусив губу, пытаюсь также совладать с вновь распространяющейся по телу болью. Укол, кажется, действует не так долго, как полагал штабсарцт.

Внушаю себе: Возьми себя в руки! Ты должен выдержать! По меньшей мере, до Версаля!

Я слышал в гимназии о сотнях картин живописующих населенный пункт под названием «Версаль»: 1870,1918 годов!

Салон-вагон в Compiegne …

Зеркальные залы Версаля!

А теперь Версаль в натуре. Вот это было бы круто!

От сильной боли уже скоро не буду знать, как смогу туда добраться. Боль накатывает и снова стихает, но я знаю, что она вновь возвратится.

«Кучер» не нуждается ни в какой помощи в ориентации на этой местности: Дорожные указатели «Versailles» стоят на каждом перекрестке.

Он набирает скорость, будто желая продемонстрировать мне, что «ковчег» еще на многое способен. Меня же гложет одна мысль: Только бы теперь не произошло никакой аварии! Эх, шины, шины, шины…

Недалеко от Версаля проезжаем по старым аллеям. Под этими плотными кронами деревьев мы в полной безопасности от воздушных налетов. Бартль мог бы спуститься с крыши и сесть сзади. Но «ковчег» уже наверно так набит почтой, что для него не осталось никакого места. И, кроме того: Люди должны удивляться виду бородатого домового на нашей крыше. Жаль только, что я так и не узнаю, за какое такое спецподразделение они нас принимают.

Ну, наконец-то: Здесь, в попутном нам направлении, встречаются на дороге люди — опрятно одетые пешеходы.

Вероятно, сегодня воскресенье, и по этой причине так много людей на улицах. Не имею никакого представления, что за день недели сегодня. Но сейчас совсем не хочу считать.

Пусть будет воскресенье…

«VERSAILLES» — выплывает вдруг перед нами аляповато окрашенный герб города. Мы останавливаемся, и Бартль слезает с крыши, а затем проталкивается и в самом деле устраивается на заднем сиденье. Городской парк, пруд, темные от деревьев улицы. Много людей. Не верю своим глазам: Здесь проходят велогонки!

Группа солдат-пехотинцев идет нам навстречу: Пилотки на головах, длинные штыки в ножнах, на ногах расстегнутые сапоги с коротким голенищем — но никаких пистолетов или винтовок. Что происходит? Они что, совершают познавательную экскурсию? Разве они не имеют никакого представления о том, что янки уже стоят ante portas? Здесь, кажется, жизнь идет своим совершенно нормальным ходом. Во всяком случае, по пешеходам вовсе не заметно, что наш противник так близок. Что здесь правда, а что лишь игра? Действительно ли эти люди так равнодушны, как они ведутся себя, или они все это лишь симулируют?

Во мне возникает смешанное чувство: Втайне я бы желал, чтобы Союзники продвинулись как можно быстрее вперед. Если бы они хотя бы вполовину больше приложили усилий, то давно бы уже продвинулись вперед.

После чего снова говорю себе: Надо надеяться, что они еще задержатся немного — по крайней мере, до тех пор, пока мы не выберемся на Национальную дорогу в Нанси. И нас уже никто не собьет с маршрута. А от Нанси совсем недалеко до Эльзаса: Здесь уж к бабке не ходи.

А затем… а затем…

Ради всего святого, только бы ничего не накликать! Черт его знает, что ждет нас в Париже.

Из-за того, что перед нами сортируют транспортные средства Вермахта, мы вынуждены остановиться прямо перед витриной магазина: свадебного салона.

За манекеном-невестой чинно стоят щеголеватые манекены мальчика и девочки. Конец фаты невесты закреплен в их гипсовых пальцах. Вокруг витрины, в золотых рамках, висят букеты невесты из искусственных цветов и упорядоченные к композиции всей картины, белые шнурованные бюстгальтеры и белые трусики: Все для невесты.

В следующей витрине все для жениха — не хватает только каких-нибудь особенных кальсон.