Крещение

— А я не хотел тебя будить, — говорил генерал, вылавливая из своей кружки какую-то травинку, а бесстрастные, замкнутые глаза его, походило, не видели ни травинки, ни кружки, ни еды, разложенной на бумаге. «Этот человек, судя по всему, таит в себе колоссальную волю», — подумал Заварухин о генерале. — Это вот Груздев разбудил тебя. Ехать и в самом деле пора. Самохина нет, и ждать его не станем. Начальник штаба фронта распорядился заехать к нему и отправляться домой. «Знамя», гляжу, у тебя. За что?

— Хасан, товарищ генерал.

— Командовал чем?

— Заместителем командира полка был. Командиру Героя дали.

— Не Сепунов?

— Нет, товарищ генерал, Караулов. Сепунов был нашим левым соседом при штурме Заозерной.

— А был, по-твоему, штурм?

— Да, товарищ генерал, был истинный штурм, отвечавший всем классическим канонам прошлых войн, словно военное искусство нашего времени и не располагало больше никакими тактическими приемами и маневрами.

Генерал жевал бутерброды, пил чай, задавал полковнику вопросы и слушал его, но все это делал как-то рассеянно, потому что был сосредоточен на своих мыслях, видимо угнетавших его. Как только кончили еду, генерал сразу заторопился:

— Груздев!

Шоферу было достаточно одного слова; он проворно собрал посуду, еду и, пока командиры мыли руки, запустил мотор.Из Ельца выехали вечером. Низкое солнце дозревало в густом знойном мареве. Накаленная за день земля устало никла, и даже вороны сидели на расщепленных придорожных столбах с раскрытыми клювами. Иногда солнце так освещало лобовые стекла, что на них золотистой радугой вспыхивал налет пыли, и тогда дорогу перед машиной совсем нельзя было разглядеть. Шофер притормаживал и высовывал голову в боковое оконце.

Березов и Заварухин сидели сзади. Березов все время молчал, глаза у него были закрыты, но чувствовалось, что он не спал. Думал. Раза два он сказал Груздеву, чтобы тот поторапливался, пока не хлынули к ночи войска, которые займут всю дорогу и придорожье. Заварухин угадывал, что генерал встревожен и озабочен чем-то весьма важным, и с разговором не навязывался.Перед деревней Верневой из глубокого оврага на большак вытягивался бесконечный обоз. На узеньком крестьянском мосточке через речушку сразу возник затор. А сверху давили упряжки, наседали одна на другую, и вся дорога перед мостом оказалась забитой. Груздев сделал несколько попыток вклиниться в поток, но ездовые не уступали ему дороги: пыльная, невзрачная машина не вызывала у них ни уважения, ни страха, тем более что за пыльными стеклами нельзя было разглядеть командиров.

— Пошел же, пошел, — все поторапливал генерал шофера, и тот решительно направил машину в небольшую прогалину, но усатый ездовой в черных изношенных обмотках и прямо нахлобученной до бровей великоватой пилотке подстегнул свою лошадь — и левая оглобля, зайдя за колесо соседней повозки, с треском изломалась. Ездовой в сердцах хлестнул свившимися веревочными вожжами по боковому стеклу машины и высадил его. Через выбитое оконце Заварухин увидел, как этот пожилой боец, горько изморщившись, захватил глаза большой ладонью, не отмытой от колесной мази. Молоденький, востроглазый ездовой, объезжавший и жалевший усатого, махал небольшим кулачком шоферу и стервенел:

— Катаешься! Ну катайсь, катайсь…