Крещение Киевской Руси

Богатым реликтом языка могут послужить имена, в частности, имена русов из договоров Руси с Византией 911-го и 944 годов. Эти имена норманисты также используют как один из главных своих аргументов. Между тем еще М. В. Ломоносов указал, что они «не имеют на скандинавском языке никакого знаменования». Имена, конечно, не всегда совпадают с языком их носителей (достаточно обратить внимание на наши собственные имена). Но они всегда помогают понять историю данного народа. В именах русов поражает как раз крайне незначительное количество таких, которые можно было бы возвести к германским. Большинство имен находят параллели в кельтской и иллиро-венетской традиции, отчасти в иранской. Славянских имен мало, возможно, потому, что сам славянский именослов только начинал складываться, а, скажем, княжеские имена-титулы (Владимир, Святослав и т. п.) нельзя было присваивать даже и дружинникам некняжеского рода.

Так или иначе, большинство имен русов из договоров найдет аналогии у племен эпохи Великого переселения народов, а некоторые из них могут объясняться лишь этнонимикой и топонимикой подунайских областей. У иллирийцев было распространено имя Дир (до сих пор оно сохраняется и у кельтов со значением «твердый», «крепкий», «сильный»). Иллирийскими являются имена с корнем «бор», «бур» (Буривой, Борис, Боричь, Борислав) от понятия «муж», «человек». К племенным названиям района Иллирии, в конечном счете, видимо, восходят имена Карн, Акун, Тилен. Названия рек и местностей повторяются в именах Истр (Дунай), Стир, Гомол (гора и город в Македонии). К венето-иллирийским именам могут быть отнесены также не вполне ясные по значению Егри, Уто, Кол, Гуды, упомянутые в договоре Игоря.

В конечном счете, не приходится сомневаться в том, что Олег пришел с севера. И среди послов и купцов Игоря много имен, распространенных в Прибалтике, в том числе значительная группа имен «чудских» — эстонских. Какая-то часть иллиро-венетских имен также могла связываться уже с «северными иллирийцами». Но, с другой стороны, не исключена и прямая связь Поднепровья с Верхним Подунавьем, причем оттуда могли прийти и имена, характерные для племен, захваченных Великим переселением.

Память о Подунавье на Руси жила, и жила весьма прочно. Один из первых летописцев, рассказывая о расселении славян, как на прародину указывал на Норик. На самом деле, даже и в плане признания дунайской прародины (приверженцем этой версии в настоящее время является видный лингвист О. Н. Трубачев) внимание должна привлекать Паннония, а не Норик. Как было сказано, именно Паннония и считалась «матерью» всех славян в чешской и польской письменности. Но Норик совпадает с территорией Ругиланда, Ругией, позднейшей Русью или Рутенией, как бы поделенной между Империей и Венгрией. А летописец отождествлял полян и русь, то есть признавал название «Русь» вторым названием племени полян.

Как было сказано, память летописца не шла глубже VI века. Он вспоминает дулебов, по отношению к которым творили насилия авары-обры. Эти дулебы жили как раз в Паннонии, южнее озера Балатон (от славянского «блатно» — болото). На Руси же каким-то образом сохранилась память об этих событиях, хотя сами поляне-русь от обров вроде бы не страдали.

Пришедшие с севера русы в IX веке застали в Поднепровье других русов, занимавших эту территорию, по крайней мере, с VI века, а отчасти, возможно, и с эпохи Черняховской культуры (II–IV вв.), в рамках которой упоминаются роги или розомоны. Соперничество поляно-русской и варяго-русской концепций начала Руси как-то связано с этими двумя волнами, а память о борьбе русов с готами «во времена Буса» может отражать, как это обычно и считается в литературе, эпизоды борьбы антов и розомонов с готами в Причерноморье в IV веке. «Слово о полку Игореве» сохранило память об этом, возможно, потому, что в нем заметно отразилась традиция Тмутараканской Руси, пропитавшая песни Бояна.

Племена, как бы разбегавшиеся друг от друга в эпоху Великого переселения, не особенно дорожили родством: кровнородственная община становилась формой общежития, не помогающей, а мешающей дальнейшему социально-экономическому и политическому развитию. Но в ходе складывания народностей обращались все-таки к исторической памяти. Этим и объясняется борьба двух традиций: поляно-русской и варяго-русской. Родственные связи оживляли старые традиции. Семейство Изяслава Ярославича (ум. 1078) в результате ориентировалось на Запад, на Центральную Европу, а семейство его брата Всеволода Ярославича — на Византию и Северную Европу. Примечательно, что во время изгнаний Изяслав с семьей находил пристанище в Тюрингии, там же, где доживала свой век покровительница славянских монастырей в Венгрии Агмунда-Анастасия. А скажем, норвежский король Сигурд, возвращавшийся в 1111 году из Иерусалима «через Русь» (в данном случае Шлезвиг), женился на дочери «русского короля» Мальфриде, которую считают дочерью Мстислава Владимировича — внука Всеволода.