Крещение Киевской Руси

В некоторых случаях такое влияние прослеживается в малозаметных как будто расхождениях. Так, эпитет «всемогий», «всемогущий» восходит именно к западному прочтению. У греков в этом случае употребляется несколько иное понятие: «пантократор» — то есть «вседержитель». Здесь запечатлена не столько возможность, сколько власть в восточном смысле, то есть безграничная власть, славянам и малопонятная, и попросту несимпатичная. Но из всех подобных наблюдений следует лишь то, что к моменту прибытия Кирилла и Мефодия к подунайским славянам основная церковная лексика у славян уже сложилась, причем в ряде случаев это были не заимствования, а переводы, сделанные с латинского или немецкого языка. Если учесть, что сами немецкие термины были введены в основном ирландскими миссионерами, их посредство в данном случае тоже надо предполагать. Другими же переводчиками могли быть как раз рутены, которые сами переходили на славянскую речь.

Вопреки мнению Таубе, нет никакой необходимости предполагать норманнское посредство при перенесении церковной терминологии на Русь: вся эта терминология представлена в сербохорватском языке, норманнскому влиянию явно не подвергавшемуся. Зато любопытно, что ближайшие аналогии находятся вроде бы в самых отдаленных славянских областях. Академик М. Н. Тихомиров обратил внимание на то, что исключительно важный для раннего русского христианства термин и понятие «десятина», с которым связано наименование первого построенного Владимиром храма, находит полную аналогию в Хорватии.

И дело не только в институте, хорошо известном в Западной Европе (и именно там), а в специфике его славянского осмысления и даже произнесения. В хорватских и венгерских памятниках М. Н. Тихомиров нашел и объяснения для редко встречаемой на Руси повинности: «девятины». Указал он и на ряд других совпадающих социальных терминов. Позднее подобные аналогии отмечали Ю. В. Бромлей и Е. П. Наумов. Видимо, круг таких параллелей может быть существенно расширен.

В плане церковной терминологии, например, примечательно обозначение Христа как «Спас». Слово это в значении «спасение» имеется в сербохорватских языках и поныне. На Руси оно встречалось лишь в церковных текстах, в названиях христологических праздников и посвященных им соборах, причем собственное имя Сына Божия употребляется сравнительно редко.

Ранняя история хорватов остается довольно темной, как, впрочем, и история других славянских племен. Можно сказать даже, что по сравнению с некоторыми соседями сведений о хорватах сравнительно больше. О них довольно обстоятельно рассказывает Константин Багрянородный (ок. 949 г.). Только почему-то им воспроизводятся две отличающиеся друг от друга версии.

По Константину Багрянородному получается, что хорваты пришли с севера в начале VII века. Прародину их он однажды называет где-то за Баварией, в составе Франкского государства, а вторично — за Венгрией. В этом втором случае хорваты воюют с франками и за 30 дней добираются до Черного моря. Видимо, в первом случае имелась в виду земля лужицких сербов, а во втором — область карпатских русинов, где действительно до XI века сохранялись «белые хорваты». От сербов, однако, Константин хорватов отличает. Можно напомнить также, что и на землях лужицких сербов сохранялась «Русь».

Сам этноним «хорваты» остается нерасшифрованным. Константин Багрянородный объяснял его «со славянского» как «обладатели большой страны». Но из славянского такое объяснение никак не вырисовывается. Поэтому обращаются к иранским языкам. Известно, что в V веке здесь осела одна группа сарматов, и о них в позднейшие времена ничего не известно. Но само имя «хорваты» появляется довольно поздно: в документах ранее середины IX века оно не встречается. А это может означать, что такое название давалось кем-то со стороны.

У Константина Багрянородного хорваты противопоставляются славянам, которые появились здесь раньше хорватов. Сами хорваты разделились, и одна их часть заняла какие-то районы в Нижней Паннонии и Иллирике. Очевидно, и у них, как и у готов, вандалов, ругов, действовали процессы, заставлявшие их «рассеиваться». В этой связи может оказаться любопытным, что город Дубровник, известный Константину Багрянородному как «Раусий», в документах Средневековья называется чаще всего «Рагузой», а один остров у Адриатического побережья, по сообщению хорватского летописца попа Дуклянского, носил название «Руйана», как и остров Рюген в Балтийском море. Дело здесь не в топонимических параллелях, а в проявлении все той же языковой закономерности, которая сказалась на этнониме руги-русы.

Известно, что на этой территории были и руги. Они упоминаются здесь, в частности, в 434–435 годах. Константин Багрянородный тоже что-то знает о той эпохе. По его уверению, раусияне переселились в Раусий 500 лет назад, считая от 549 года, то есть в середине V столетия, когда в числе других варварских народов сюда проникают и руги. Константину на побережье Адриатики известен и еще один город, в имени которого слышится «Русь»: это город Росса.