Крест короля

— Мы старались во всем следовать законам чести, — твердо продолжал Ричард. — И никто из тех, кто воевал со мною бок о бок, никогда не скажет, что я пытался вести какие-либо переговоры с султаном, не извещая о том остальных вождей похода и всех рыцарей. Что до присвоения большей части боевой добычи, это проверить легко. Я отплывал от берегов Палестины на глазах у половины армии, которая еще там оставалась, и все видели, что грузили воины на мои корабли. Я взял не больше того, что доставалось другим королям, герцогам и даже простым рыцарям, если в бою они были отважны. Ведь делить добычу мы всегда старались прилюдно, отдавая преимущество тому, кто более других способствовал победе. Может, я не имел права на свою долю? Может, я проявлял трусость в бою? Кто упрекнет меня в этом?

Теперь в зале раздался откровенный хохот. Глашатай замахал руками, призывая к тишине, но рыцари унялись не скоро.

— Еще одно обвинение, — голос Ричарда звучал спокойно. — Поругание австрийского знамени. Да, такое произошло, что мне весьма неприятно, но я не имею к этому отношения. Знамя герцога Леопольда сорвал с одной из башен Птолемиады и сбросил в ров подвыпивший английский воин, он решил, что над взятым нами городом может развеваться только английский стяг. Самое обидное — потом даже не удалось узнать, кто именно это сделал. Признаюсь: я тоже не был доволен тем, что Леопольд водрузил свое знамя самовольно, однако срывать его не стал бы и не позволил бы другим, если бы только присутствовал при этом.

Леопольд Австрийский слушал, насупившись, однако ничего не сказал.

— Ну а относительно тайных связей со Старцем горы и его ассасинами, услугами которых я якобы пользовался, — Ричард усмехнулся, — здесь я ничего не могу доказать. Эти нелюди орудуют так осторожно и скрытно, что обнаружить их действия редко когда удается. Другое дело, что никто не может предоставить никаких доказательств моей с ним связи. А находящийся здесь граф Луи Шато-Крайон подтвердит их враждебность в отношении меня: он своей рукой убил ассасина, который уже готовился выпустить в меня отравленную колючку. Это было на Кипре, и свидетелями тому стало множество людей. Я прав, мессир граф?

— Клянусь в том моей честью! — отозвался молодой француз.

— Убийство Конрада Монферратского, — продолжал король, — потрясло всех нас. Я был против его избрания на престол Иерусалимского королевства, потому что этот рыцарь, в бою отважный и искусный, не отличался сдержанностью и рассудительностью. Ему было бы трудно стать мудрым правителем страны, положение которой оказалось таким сложным. Но я подчинился выбору большинства вождей похода, и у меня даже в мыслях не было поднимать руку на героя наших общих битв. Хотя я знал, что он сколачивает против меня заговор, ведет переговоры с Малик-Адилом и настраивает против меня рыцарей и воинов. Не хочу винить мертвого, однако здесь находится немало людей, которые могут это подтвердить. А насчет смерти маркиза Конрада, тут все яснее ясного: сарацины не могли простить ему многих подвигов и его дерзости в бою. А главное — им важно было перессорить между собой нас, вождей похода, а такое убийство стало отличным предлогом для подозрений. Ну а теперь — самое основное: отчего я не взял Иерусалим, не освободил Честное Древо Животворящего Креста, не изгнал мусульман со всей Святой земли. В этом я виновен полностью.

Зал, слушавший короля со все большим напряжением, после этих слов онемел. Несколько удивленных восклицаний взлетели и растворились в ошеломленной тишине.